В Нагорно-Карабахской Республике отметили очередную годовщину армянских погромов в азербайджанском городе Сумгаит, почтив память безвинных жертв.
Рассказывает очевидец страшных событий февраля 1988 года, беженец из Сумгаита Карен Матевосян:
«Мы жили в пятиэтажном доме, расположенном почти в центре города. 27 февраля около 3 часов дня, услышав шум с улицы и выглянув в окно, я увидел приближающуюся толпу. Мы всей семьей вышли на балкон посмотреть, что происходит. Впереди толпы, в которой были как взрослые, так и дети, шла голая женщина. Ее сзади подгоняли тычками и ударами ног, били камнями. Женщина танцевала, и невозможно было понять, заставляли ее это делать или она лишилась разума. Впоследствии мы узнали, что эту молодую армянку, оглушив ударом по голове чем-то тяжелым ее мужа, стащили за волосы во двор. Женщину вели на поляну, которая находилась позади нашего дома. Из чайханы, мимо которой проходила толпа, выходили молодые и пожилые мужчины и выплескивали на жертву горячий чай. Я велел членам моей семьи войти в дом, а сам продолжал наблюдать за происходящим. Приведя женщину на поляну, толпа (около 100 человек) стала бить ее, колоть ножами и другими острыми предметами, тушить на ее теле сигареты. Ударяли камнями по голове. Она падала, ее поднимали и снова били камнями. Кто-то отрезал женщине ухо, потом грудь. Ее, уже мертвую, продолжали тыкать ножами. Потом люди из толпы стали звать прохожих посмотреть на обезображенный труп. Затем принесли бензин, залили им труп и подожгли. Через некоторое время подъехала какая-то машина, и толпа рассеялась. Я понял, что они не разошлись, а направились в другое место, где шли погромы. Только после этого в сопровождении БТРа приехала машина «скорой помощи» и забрала полуобгоревший труп».
По убеждению Карена Матевосяна, армянские погромы в Сумгаите носили организованный характер и совершались с ведома и при участии местных властей:
«Ночью 25 февраля к нам во двор заехала белая «Волга». Из нее вышли несколько незнакомых молодых мужчин. Из обрывков доносившегося до меня разговора и по жестам я понял, что они обсуждают план предстоящего дела и уточняют кое-какие моменты. Потом они разошлись по нескольким подъездам и, вернувшись спустя некоторое время, сели в машину и уехали. Днем 26-го февраля в дверь к нам позвонили. Это был монтер-азербайджанец, пришедший по вызову. Между делом он посоветовал матери не сразу открывать на звонок. На вопрос «почему?» ничего определенного не ответил. Уже после всего случившегося, в первой декаде марта, монтер явился снова. Мать стала упрекать его в том, что он знал что-то, но не сказал. «Я что, враг себе? Я же предупредил вас», – ответил он».
Позже уже всплыли наружу факты, подтверждавшие, что сумгаитские погромы тщательно планировались: в паспортном столе городского отдела внутренних дел уточнялись адреса армян, крестом отмечались двери армянских квартир, отключались телефоны, к армянским кварталам заранее подвозились булыжники и специально изготовленные на заводах пики, которые впоследствии использовались в качестве орудия убийств.
«Еще не осознавая до конца происходящее, утром 27 февраля я отправился на работу – в местный трубопрокатный завод, – продолжает Карен Матевосян – По пути застал разбитой мастерскую знакомого армянина, промышлявшего изделиями из гипса. Я не придал этому особого значения, равно как и тому, что не встретил ни одного армянина, хотя в нашем цеху работали в основном армяне. У ворот же завода стояло руководство. Я поздоровался, хотел пройти, но меня остановили. «Ты зачем пришел? Ты что, не понимаешь, что в городе убивают армян?» Я по наивности ответил: «То есть, как убивают? Что нет властей, нет закона?» Ко мне приставили азербайджанца и велели ему проводить меня до дома.
В это время в городе творились массовые беспорядки. В сторону завода шла толпа. Когда она приблизилась, я разобрал выкрики: «Долой армян, смерть армянам!» Нам удалось пройти мимо, не привлекая к себе внимания. В центре города другая толпа переворачивала троллейбус, который подожгли, бросив в него бутылку с зажигательной смесью. Мой попутчик посоветовал опустить голову, чтобы никто из возможных знакомых в толпе не узнал меня, и громко говорить на азербайджанском. Дойдя домой, я, сильно беспокоясь за членов нашей семьи (9 человек), позвонил в милицию. Меня успокоили, сказав, что принимаются соответствующие меры. Однако вскоре наш телефон отключили. Мы поняли, что остались один на один с разъяренными толпами, стали доставать топоры и другие подручные средства, пригодные для защиты. Больше всего беспокоился за женскую половину – мать, жену и сестру. Мы с отцом готовы были до последнего защищать их. Думали, что если уж суждено случиться беде, то пусть после нас, чтобы пытки и издевательства совершались не на наших глазах. Надежды почти не оставалось никакой...»
И лишь чудо спасло семью Матевосянов от той страшной участи, которая постигла десятки других армянских семей Сумгаита.
«В те дни многие азербайджанские семьи укрывали у себя армян – соседей, друзей, знакомых. Наши соседи, с которыми мы жили рядом почти 40 лет, нас к себе не позвали. Но когда толпа стала громить армянские квартиры уже в доме напротив, отец с матерью постучались к соседям, попросив принять хотя бы детей. Те поначалу отказывали, говоря, что сами боятся. Но отец не дал закрыть перед собой дверь, и мы вошли к ним.
С балкона я увидел, что толпа направляется к нашему дому. Вскоре часть ее ворвалась и в наш подъезд. Мы все уже готовились к тому, что застав нашу квартиру пустой, станут вламываться в дверь к соседям. Но тут произошло неожиданное – во двор заехали два бронетранспортера и два «Урала». Из последних стали выпрыгивать солдаты и вылавливать погромщиков по всем подъездам. На счастье, около нашего дома располагался госбанк, и оперативность военных, по всей видимости, этим и объясняется – им показалось, что толпа нападает на банк».
29 февраля военные установили контроль над городом. Армян эвакуировали в здание горисполкома и Дом культуры, оцепив все подступы к ним.
«Два дня практически не ели и не пили. В помещениях была жуткая духота и антисанитария. Умер грудной ребенок. Начиналась эпидемия. Мы все еще не верили в спасение и ждали смерти, – продолжает Карен Матевосян. – На пятый день пришел комендант города, генерал-лейтенант Краев и предложил переехать в загородные пансионы, где, по его словам, также была гарантирована безопасность, а условия были намного лучше. Поначалу мы к этому отнеслись с большим недоверием, сомневаясь в безопасности. Но одна из семей согласилась поехать, и вскоре глава семьи вернулся и убедил остальных ехать, подтвердив слова генерала. 8 марта Краев приехал снова и сообщил, что город очищен от погромщиков, но после всего случившегося он не советовал бы армянам дальше здесь жить. На следующий день мы приехали домой и стали собирать вещи. А в конце марта переехали всей семьей в Степанакерт, где до сих пор и живем».
По сей день событиям в Сумгаите не дана должная оценка. Официальные органы СССР поспешили наложить табу на тему «Сумгаит», искусственно расчленив массовую бойню армян на отдельные преступления и квалифицировав их как действия, стихийно совершенные толпой хулиганов. Иными словами, по ветру был пущен сотворенный геноцид, а его организаторы и исполнители были выгорожены на официальном уровне.
Ашот Бегларян, Степанакерт