Ованес Туманян, один
из наиболее влиятельных армянских национальных деятелей первых десятилетий ХХ столетия,
по природе своей был очень активной натурой, он никогда не довольствовался
ролью слушателя и очевидца. Как общественный деятель он занимал исключительное
место среди других выдающихся деятелей нашей культуры, поскольку всегда
находился в самой гуще, в эпицентре событий, там, где решались судьбоносные для
армянского народа вопросы.
В ИЮЛЕ 1914 г.,
КОГДА НАЧАЛАСЬ ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА, ТУМАНЯН с семьей отдыхал в Дзагвере. Прервав отдых, он
незамедлительно вернулся в Тифлис, чтобы принять участие в работе Армянского
национального бюро.
29-30 октября 1914 г. Турция объявила джихад странам
Антанты, в ответ Россия 2 ноября объявила войну Турции. До этого Турция 16
октября напала на Феодосию, турецкие корабли подошли к Севастополю и фактически
к тому времени война между Турцией и Россией уже началась. Тем самым было
положено, по определению Туманяна, начало "общенационального
бедствия" армянства.
В течение первых восьми месяцев войны поэт дважды выезжал
в зону боевых действий - в Игдир, район Баязета, Алашкерт, в "Долину трупов", Басен,
Диадин, Зеткан, Арцап, Зир, Караклис, Таглича, в поле Абаг, Ван, Мосун,
Сарикамыш, Александраполь и другие места, чтобы выяснить отношение командного
состава русской армии к армянским добровольческим отрядам и армянскому населению.
В первые дни ноября 1914 г. Туманян побывал в Баку, куда
он отправился с целью оказать поддержку добровольческому движению и
организовать сбор пожертвований. Его воодушевленное выступление сыграло свою
роль в отправке 5 ноября из Баку на фронт большой группы армянских
добровольцев.
Оказывая содействие созданию добровольческих отрядов,
русское правительство вместе с тем препятствовало их деятельности, беспокоясь о
возможном требовании автономии со стороны армян. Конечно, беспокойство это не
было необоснованным. По свидетельству будущего маршала Ованеса Баграмяна, шесть
созданных добровольческих отрядов и седьмое запасное воинское подразделение
вошли в состав русской армии "с целью освобождения Западной Армении".
С одной стороны, из уст царского наместника звучали многочисленные обещания, с
другой - в российских официальных кругах распространялись клеветнические
измышления, делалось все, чтобы дискредитировать армянских добровольцев и
армянское население.
НЕОБХОДИМОСТЬ
ВЫЯСНИТЬ ОТНОШЕНИЕ РУССКИХ ГЕНЕРАЛОВ К ЭТОЙ ПРОБЛЕМАТИКЕ вынудила руководство Армянского
национального бюро и Католикоса сформировать по выбору председателя бюро
Месропа Тер-Мовсисяна группу из видных армянских духовных лиц, представителей
интеллигенции и отправить ее на фронт. Группа выехала из Тифлиса 15 ноября и
вернулась 15 декабря. Предполагалось проехать через Игдир и Карс в район
Баязета, в долину Алашкерта, Басен, Делибаба, Хорасан, Зивин, Сарикамыш,
Александраполь. Целью поездки было побывать в тех местах, где сражались
армянские добровольцы, лично удостовериться в происходящем на фронте. Именно во
время этой поездки Туманян, встретившись и пообщавшись с некоторыми русскими
офицерами и генералами, впервые узнает о вопиющих фактах несправедливого,
предвзятого отношения высокопоставленных русских военных к армянам.
В Игдире Туманян дважды встречается и беседует с
командиром корпуса, генерал-лейтенантом русской армии Петром Огановским. Первая
беседа проходит в присутствии генерал-лейтенанта Владимира Ляхова, который в
годы Первой мировой войны был главным генералом штаба Первой армии, а в 1917 г.
- командиром Первого Кавказского корпуса. Туманян писал о нем в своем дневнике:
"Ляхов известен по Тегерану. Он армяноненавистник и не скрывает
этого". Это был первый случай, когда Туманян использовал определение
"армяноненавистник" применительно к русскому генералу.
48-летний Огановский внешне принял армянскую делегацию
довольно любезно. Он отдавал явное предпочтение храбрости и боевым качествам
русских солдат, когда же разговор касался армянских добровольцев, он проявлял
определенную дипломатичность. Огановский признавал важность деятельности
армянских повстанческих групп, отмечая, что они хорошо знают местность и язык
населения, благодаря чему приносят пользу русским войскам, однако в присутствии
Ляхова выражался по возможности сдержанно. Огановский высоко оценивал роль
генерала Андраника, его мужество и опыт и именно с ним связывал надежды на
взятие Вана. Однако даже сдержанная оценка Огановского армянских повстанцев
вызывают нескрываемое неудовольствие и возмущение его коллеги Ляхова, и он
открыто выражает свое недоумение по этому поводу.
Вторая встреча с генералом Огановским происходит в тот же
день в Игдире, когда он вместе со своим адъютантом Бекдабековым навещает
армянскую делегацию. На этот раз генерал пытается выглядеть более доверительно,
желая подчеркнуть свою объективность и непредвзятость. Он упоминает о своем
армянском происхождении, говоря: "Я искренне симпатизирую армянам...
Знаете, в моей крови также есть немного Карапета", при этом выражает
желание, чтобы проблемы "турецкоподданных армянских братьев" были
окончательно решены.
В АРЦАПЕ МЕСТНЫМ
ЖИТЕЛЯМ-АРМЯНАМ УДАЛОСЬ ОБЕЗОРУЖИТЬ КУРДОВ. Однако вскоре Туманян узнает, что от русского
командования последовал приказ разоружить всех - как армян, так и курдов. В
Баязете Туманян получает сразу несколько жутких известий, одно страшнее другого. В частности, о том,
что турки вырезали все население армянского села Хачан, в котором насчитывалось
более шестисот домов.
Беседа с генерал-губернатором Дрягиным проходит сперва в
кабинете губернатора, затем в гостиной, за обеденным столом. Дрягин замечает,
что армяне притесняют курдов. Когда ему возражают, объясняя, что все обстоит
наоборот, что угнетенными являются именно армяне, он отвечает: "До сих пор
- да, но теперь армяне стали притеснять курдов".
Писатель, вполне возможно, не верил в тенденциозность
русских, но он тем не менее считал, что об этом следует говорить во
всеуслышание и поставить в известность как Национальное бюро, так и русские власти.
"Автономия" чрезвычайно раздражает правительственных чиновников, -
отмечает поэт, - и они часто с иронией спрашивают: ну как, скоро у вас будет
свой царь? Военнокомандующий свидетельствует, что армяне сражаются подобно
львам и очень храбрые, а курды - стадо баранов".
Туманян имел также беседу с генерал-губернатором
Ардагана, и тот подтвердил факты грабежей армянского мирного населения со
стороны русских. Последний объяснял это тем, что русская армия не была в
достаточной степени обеспечена продовольствием и даже военными запасами. В
Караклисе крестьяне натерпелись не только от бесчинств турецких янычар и
гамидиевцев, но и от грабежей, произвола со стороны русских солдат и офицеров
при попустительстве, подстрекательстве генерала Абациева.
СЛЕДУЮЩЕЙ ЦЕЛЬЮ
КОМИССИИ БЫЛО ПРОЙТИ ИЗ КАРАКЛИСА В ДУТАХ, чтобы встретиться с армянскими повстанцами, а
оттуда поехать в Басен. Абациев решительно противился, утверждая, что без
официального перемирия не может позволить армянской группе перейти линию
фронта. Члены группы продолжают настаивать, заявляя, что именно для встреч с
повстанцами они предприняли свое опасное путешествие, что они не боятся попасть
в плен. Однако генерал был настроен решительно. Все понимали, что он просто не
хотел этих встреч. Абациев также запретил группе ехать в Даяр (Дахар), который
находился всего лишь в двух днях пути. С нескрываемыми иронией и высокомерием
он отзывался об армянских добровольцах, обвиняя местное армянское население в
том, что оно занимается одними только грабежами, требуя, чтобы комиссия
вернулась в Тифлис той же самой дорогой, что пришла, и добиралась до Сарикамыша
через Игдир.
Абациев даже не пытался скрывать своей антипатии к
армянским повстанцам, которая была обусловлена очевидными успехами добровольцев
и многочисленными примерами беззаветной храбрости и героизма в сражениях.
Армянские повстанцы неоднократно доставали для русской армии продовольствие из
армянских и курдских сел, а генерал представлял это грабежом местного населения
и не скрывал свое нежелание видеть армянских повстанцев на поле боя.
Создавалось впечатление, что мусульманин Абациев вовсе не стремился выступать
против армии турок-мусульман.
Ов. Туманян вернулся в Тифлис, не сумев побывать на
передовой линии фронта и лично побеседовать с армянскими ополченцами, однако он
встретился с некоторыми русскими генералами и столкнулся с их двуличным,
лицемерным отношением к армянскому населению и армянским добровольцам. Дочь
писателя Нвард в своих воспоминаниях пишет, что Туманян вернулся из поездки
"в угнетенном настроении, с ужасающими впечатлениями, о трагическом
положении народа рассказывал со страшными подробностями".
Эта поездка внесла перелом в его отношение к России.
Разочарование было поистине огромным. Он своими глазами увидел войну,
осуществлявшийся совместными усилиями турецких и курдских изуверов геноцид
армянского народа, к которому причастными оказались и некоторые русские
генералы.
ЭТО БЫЛ ДАЛЕКО НЕ
ПЕРВЫЙ СЛУЧАЙ, КОГДА ТУМАНЯН СТАЛКИВАЛСЯ с проявлениями колониальной политики России. Будучи
одним из 149-и невинных обвиняемых по так называемому Дашнакскому делу, он на
протяжении четырех-пяти лет находился под жестким контролем царского охранного
отделения, его трижды арестовывали. Вконец измотанный и обессиленный длительной
тюремной жизнью, он сполна испытал всю жесткость российской карательной машины,
но так и не изменил своей прорусской ориентации.
На этот раз увиденное оказалось еще более ужасающим,
нежели продолжавшиеся годами политические преследования, гонения и притеснения
лучшей части армянской интеллигенции. Если до первого своего посещения фронта
он писал одну статью за другой, выражая в них свои убеждения, надежду и веру в
скорое освобождение западноармянских соотечественников с помощью России и
воодушевляя армянских солдат, то после возвращения с фронта Туманян на какое-то
время замыкается в себе. Великий гуманист и оптимист был выбит из колеи и
совершенно растерян, вынужденно выбирая меньшее из зол. Несколько месяцев потребовалось Туманяну, чтобы найти в себе силы для
нового этапа борьбы, поскольку рядом с Абациевым он видел также солдат,
протягивавших армянам руку помощи, сочувствовавших "безбрежному морю
армянского горя", защищавших армянских детей, потерявших родителей.
Сусанна ОВАНЕСЯН
Перевод Гургена
КАРАПЕТЯНА
"Голос Армении"