Ровно 60 лет тому назад из жизни ушел великий диктатор Страны Советов
1 марта 1953 года сотрудник охраны обнаружил Сталина лежащим на полу в малой столовой его дачи в Кунцево. Утром 2 марта на дачу прибыли врачи и диагностировали паралич правой стороны тела. 4 марта 1953 года было объявлено о болезни Сталина, опубликованы и передавались по радио бюллетени о состоянии его здоровья, в частности в них упоминались такие признаки тяжелого состояния, как инсульт, потеря сознания, паралич тела, агональное дыхание Чейн-Стокса.
5 марта в 21 час 50 минут Сталин умер. В 2007 году ЦРУ США рассекретило отчет о смерти советского диктатора Иосифа Сталина, который был написан летом 1953 года. Американские разведчики не смогли определить причин смерти Сталина, так как «система контроля над информацией в СССР не позволяла никому знать детали». Более того, специалисты ЦРУ считают, что Иосиф Сталин мог быть убит. По мнению американских разведчиков, советский диктатор мог умереть за несколько дней до официального объявления о его смерти.
«Неизвестно, был ли он убит или же умер так, как об этом сообщалось в официальных документах»,— говорится в докладе ЦРУ. Исследователи также делают вывод о том, что Сталин был любим народом и пользовался уважением, несмотря на то, что нес личную ответственность за массовый террор 1930-х годов. «Это было связано с тем, что Иосиф Сталин обожествлялся советской пропагандой, и никто не смел сомневаться в его решениях: он же не мог ошибаться»,— говорится в докладе ЦРУ.
На похоронах Сталина 9 марта 1953 года из-за огромного количества людей, желающих проститься с «вождем», возникла давка. Точное количество жертв до сих пор неизвестно, хотя оценивается как значительное. В частности, известно, что одна из неопознанных жертв давки получила номер 1422, а нумерация велась только для тех погибших, которых нельзя было опознать без помощи родственников или друзей.
Забальзамированное тело Сталина было помещено на всеобщее обозрение в Мавзолей Ленина, который в 1953-1961 годах именовался «Мавзолей Ленина и Сталина». 30 октября 1961 года XXII съезд КПСС постановил, что «серьезные нарушения Сталиным ленинских заветов делают невозможным оставление гроба с его телом в Мавзолее». В ночь с 31 октября на 1 ноября 1961 года тело Сталина было вынесено из Мавзолея и погребено в могиле у Кремлевской стены.
Последние годы
Показательно, что когда Хрущев решился вынести тело Сталина из Мавзолея и похоронить в могиле рядом, он отдал приказ, выдающий его первобытный ужас: поверх гроба положить две железобетонные плиты. Это ужас древний, мистический: словно в один прекрасный день тот попытается восстать из земли, и вот тогда плиты... Повинуясь тому же, только противоположного смысла колдовству, похоронная команда осмелилась саботировать приказ, тем самым как бы утверждая: «Все равно восстанет».
Незадолго до смерти, беседуя с патриархом Алексием, Сталин вдруг спросил:
— Как церковь относится к бессмертию души?
— Душа бессмертна,— отвечал патриарх.
— А как церковь относится к телесному бессмертию? — настойчиво продолжал расспросы Сталин.
— Телесного бессмертия церковь не признает.
— Это очень печально...
Юбилей — 70-летие Сталина — страна торжественно отметила в 1949 году. Однако юбиляр, похоже, остался разочарованным: ничего такого уж оригинального, кроме разве что атомной бомбы да двух фильмов П. Павленко — «Клятва» и «Падение Берлина»,— в которых Сталин представлен просто полубогом, он, к своему неудовольствию, так и не получил от верных друзей-соратников. Ничего, соответственного его величию, они просто не в состоянии оказались выдумать. Орден Сталина, который по проекту должен был стать второй после Ордена Ленина почетной наградой,— Сталин отверг как слишком бескрылую инициативу. Ну разве об ордене подобает говорить с Богочеловеком? Вот если бы о личном бессмертии...
Старый Сталин был совершенно явственно неадекватен. В 45-м или в 46-м у него случились первые инсульты. В 46-м вновь начался террор. Аресты пошли сначала среди военных, потом среди «интеллигентов». Знаменитые постановления по журналам «Звезда» и «Ленинград», травля Ахматовой, вытирание ног о Шостаковича и Прокофьева — это все 46-й и 47-й годы, когда снова, с какой-то параноидальной настойчивостью он запускал машину Страха. Не любовь, а страх должен был сплотить народ. И не случайно самым «мрачным», «тягостным» современники называют именно «юбилейный» 49-й, а за ним еще и 52-й годы. Похоже, никакие подарки и вправду не могли порадовать Сталина, ибо настоящее удовлетворение он получал, только чувствуя ужас, который внушает... Полюбил арестовывать жен избранных жертв, чтоб наблюдать, как ломается и рушится человек.
Полюбил захватывающие, как триллер, «дела» и заговоры. Отсюда и фантастическое дело врачей-вредителей в медчасти Автозавода им. Сталина, и разгром «шпионского» Еврейского Антифашистского комитета, положивший начало черносотенному правительственному антисемитизму. Репрессии среди популярных военных генералов, особенно среди входивших в близкий круг маршала Жукова. Аресты — десятками тысяч — солдат и казаков, сражавшихся в 1945-м вместе с войсками Тито на территории вдруг оказавшейся «опальной» Югославии; аресты в среде «братских» компартий; разгром ленинградской парторганизации; гонения и переселения куда-то греков, сектантов. Наконец — совершенно необъяснимые с точки зрения любой логики — аресты ближайших и по-собачьи преданных ему людей: многолетнего личного врача Виноградова, начальника личной канцелярии Поскребышева, начальника личной охраны генерала Власика... Что это?
Слепая жестокость монстра? Страх? Болезнь? А под занавес — дело кремлевских врачей-отравителей, нагнавшее ужас на всю морально изуродованную страну, оголтелый «народный» антисемитизм и подготовка к депортации из Москвы евреев в марте 1953-го...
Загадка смерти Сталина
Разумеется, ближайшие друзья-соратники из Политбюро прекрасно понимали, что по логике террора уничтожены будут и они. Вернее, кто-то из них. Над многими Сталин издевался открыто, но это было еще не самое страшное. Хуже — если переставал замечать. Глядел мимо. Жданов был счастлив в роли дурачка, на котором Хозяин постоянно испытывает свое дурное настроение. Хрущев за какую-то свою «инициативку» был отхлестан так, что до самой смерти Сталина в его присутствии только счастливо улыбался. Маленков — «жирная, вялая, жестокая жаба». Ну и пусть «жаба» — на дачу-то его Хозяин зовет? Микоян и Молотов были полностью раздавлены; Молотов потерял пост министра иностранных дел, жена его была арестована, и он сам, недолго колебавшись, написал бумагу об ее исключении из партии... Берия... Всесильного некогда Берию от ареста хранило, пожалуй, только то, что он курировал разработки ядерного оружия и создание ракетного щита ПВО вокруг Москвы. Берия, похоже, был единственным, кто не собирался сдаваться Хозяину без боя. Во всяком случае, известно, что он предпринимал неоднократные попытки внедрить в окружение Сталина своих людей. В конце концов, ему это удалось: на Ближней даче неподалеку от Кунцева, где в конце жизни окончательно обосновался Сталин, помимо охраны постоянно дежурили еще «прикрепленные» Берии. В роковую для Сталина ночь таковым оказался Иван Васильевич Хрусталев.
В последнюю ночь зимы 1953‑го Сталин по обыкновению вызвал на дачу приближенных для ночной пьянки. Были: Берия, Маленков, Хрущев, Булганин. Сидели. «Шутили». Пили легкое вино «Мджари», прошедшее, как и все продукты на столе, экспертизу на содержание яда. В 4 утра разъехались, после чего прикрепленный Хрусталев, проводив гостей, передал охране слова Сталина: «Ну, ребята, ложитесь-ка вы все спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь». И сам же удивился: «Надо же, никогда такого распоряжения не было»... Охранники, подивившись в свою очередь, улеглись спать. А прикрепленный Хрусталев остается на даче до 10 утра. Для чего? Если свидетельство профессора А. Л. Мясникова о том, что на губах умирающего были замечены следы кровавой рвоты — верного признака отравления,— действительно столь однозначно, то однозначен и ответ: Хрусталев оставался на даче, чтоб под каким угодно предлогом подсунуть Хозяину яду. Однако ж Сталина убил не яд, а инсульт. Можно ли спровоцировать инсульт? Давление поднять, пожалуй, можно. Но такой инсультище... Хрусталев должен был бы быть гением медицины и устрашения, чтобы вызвать гипертонический криз такой силы. Так к чему же сводилась в ту ночь его роль? Нам никогда не узнать.
Доподлинно известно вот что: деморализованная переданной через Хрусталева просьбой «не беспокоить Сталина», охрана до десяти вечера следующего дня просидела в своей караулке, не смея войти в не по-хорошему темный дом. И лишь когда привезли почту — пакет из ЦК, охранники пересилили страх и тогда на пороге малой гостиной увидели на полу тело Сталина. Он был еще жив, шевелил рукой, но говорить уже не мог. Его сразил мощнейший инсульт с кровоизлиянием под оболочки мозга. Даже если б с первой минуты рядом с ним были врачи, спасти его в те годы было нереально, разве что сделали бы трепанацию черепа. Но врачей не было.
Охранники, подняв с пола тело вождя и переложив его на диванчик, начинают названивать в Политбюро и КГБ и, наконец, дозваниваются до Маленкова. Через полчаса Маленков перезванивает на дачу и сообщает, что Берию пока не нашел... Тянутся непомерно длинные минуты. Наконец в три часа ночи 2 марта приезжают Берия и Маленков, но с ними нет даже медсестры! Больше того, Берия произносит странную фразу: «Товарищ Сталин спит, незачем его беспокоить»,— после чего оба уезжают, оставив Вождя Народов на попечении медицински совершенно беспомощных охранников и кастелянши. Но тут уж у них срабатывает инстинкт самосохранения: они понимают, что если Сталин умрет у них на руках, «то им крышка», и они начинают названивать во все инстанции, требуя, чтоб прибыли врачи. Наконец, в четверть девятого утра врачи появились. С ними появился аппарат для искусственного дыхания, рентгеновская установка, пиявки... Все это так и останется незадействованным. Помочь Сталину нельзя. К постели умирающего вызывают дочь Светлану и сына Василия.
Вслед за ними на дачу — каждый день, как на дежурство,— начинают приезжать члены Политбюро и даже «отверженные» — Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович...
5 марта начинается долгая, мучительная агония. В 21:50 Сталин вдруг на минуту открыл глаза и поднял левую руку. Все собравшиеся были потрясены невыразимым ужасом этого взгляда и этого жеста. Первым пришел в себя Берия. Убедившись, что Сталин мертв, он восклицает:
— Хрусталев, машину! — и немедленно уезжает в Кремль.
Так прикрепленный Иван Васильевич Хрусталев во второй раз возникает на авансцене истории. Наконец, он присутствует, когда бальзамируют тело Сталина.
Зачем?
Нет ответа: вскоре после описываемых событий Иван Васильевич Хрусталев заболел и умер.
«Дыхание Чейна‑Стокса»
Правительственные бюллетени о болезни и состоянии здоровья тов. Сталина начали выходить с опозданием и с таким расчетом, чтобы никаких определенных выводов из этих сообщений сделать было нельзя. Сообщались температура, данные анализа мочи («в пределах нормы») и прочая уклончивая информация. Но из всего этого медицинского бреда современникам почему-то накрепко врезалась одна фраза — «дыхание Чейна-Стокса»,— которую они запомнили на всю жизнь, зачастую даже не понимая ее. Когда эта фраза прозвучала по радио, будущий врач Виктор Тополянский, тогда 14-летний паренек с Арбата, смотрел на свою мать и вдруг заметил, как неожиданно разгладилась давным-давно застывшая на ее лице и уже, кажется, ставшая собственно лицом гримаса страха и боли. Она работала простым врачом в поликлинике МПС, но была абсолютно убеждена в том, что со дня на день ее арестуют или депортируют из Москвы как еврейку. Тогда Виктор Тополянский не знал, что успокоило мать и почему вдруг разгладились прорезанные страхом морщины. Она не стала ему объяснять, что выражение «дыхание Чейна-Стокса» означает, что у Сталина началась агония...
Давка
Многомиллионная людская очередь извивалась по улицам Москвы и направлялась к Колонному залу Дома Союзов, где на возвышении был установлен гроб с телом покойного. Все стремились попасть в Колонный зал Дома Союзов, чтобы хоть одним глазком посмотреть на человека, который уже при жизни стал памятником.
В чудовищных давках на Трубной площади погибло немало людей. Точная цифра погибших неизвестна или засекречена. Рассказывают, что трупы раздавленных лежали возле Лефортовского морга прямо на снегу: морг их не вмещал. Причиной давки послужило то, что попасть на Пушкинскую улицу «к Сталину» можно было только с Трубной площади, где были выгорожены тяжелыми военными машинами два узких прохода на Неглинку. Когда народ просто побежал в центр со всех сторон — а это было после утреннего сообщения по радио,— на Трубную площадь сбежалось сразу огромное количество людей.
И вырваться на свободу из такого удушливого столпотворения было просто невозможно: всюду стояли войска и грузовики. Оцепление не давало толпе разойтись. И только с одной стороны улицы были свободны, именно оттуда, откуда напирала толпа. Сколько было погибших? Сотни, тысячи? Скорее всего мы об этом уже никогда не узнаем. По свидетельствам очевидцев, все раздавленные тела складывали на грузовики и вывозили за город, где всех закапывали в одну общую могилу. Но самое страшное заключалось в том, что среди раздавленных были такие, которые приходили в себя, просили помощи. Их можно было еще спасти. Но скорая медицинская помощь практически не работала — в те траурные дни по центральным улицам запрещалось ездить. Раненые никого не интересовали. Их участь была решена. Ничто не должно было отвлекать от похорон Сталина.
На многих улицах разыгрывались настоящие трагедии. Давка была такой сильной, что людей просто вжимали в стены домов. Обрушивались заборы, ломались ворота, разбивались витрины магазинов. Люди забирались на железные фонарные столбы и, не удержавшись, падали оттуда, чтобы уже никогда не подняться. Некоторые поднимались над толпой и ползли по головам, некоторые в отчаянии пытались пролезть под грузовиками, но их туда не пускали, они в изнеможении валились на асфальт и не могли уже больше подняться. По ним топтались напиравшие сзади. Толпу качало волнами то в одну сторону, то в другую.
Вот что рассказывал об этом известный поэт Евгений Евтушенко, который позже снял фильм «Смерть Сталина»:
«Я носил в себе все эти годы воспоминание о том, что я был там, внутри этой толпы, этой чудовищной давки. Эта толпа — гигантская, многоликая… У нее было в итоге одно общее лицо — лицо монстра. Это и сейчас можно видеть,— когда тысячи собравшихся вместе людей, быть может, симпатичных каждый в отдельности, становятся монстром, неуправляемым, жестоким, когда у людей перекашиваются лица… Я помню это, и это было зрелище апокалиптическое.
Ведь что тогда произошло? Комендатура города и Министерство государственной безопасности распорядились оградить Трубную площадь военными грузовиками, и со Сретенки, со спуска, хлынула человеческая Ниагара, люди были вынуждены давить друг друга, лезть через дома, квартиры, они гибли, были случаи, когда гибли дети. Это было похоже на то, когда толпа прет на футбол или бокс. Те, кто никогда не видел Сталина живым, хотели увидеть его хотя бы мертвым, но так и не увидели. Не увидел и я… Люди не плакали. Плакали, когда услышали сообщение о смерти вождя, на кухнях, на улицах. Здесь же все превратилось в борьбу за выживание, в борьбу за жизнь. Люди гибли, втиснутые в этот искусственный квадрат из грузовиков. Оцеплению кричали: «Уберите грузовики!» Я помню одного офицера, он плакал, и, плача, спасая детей, он говорил только: «Не могу, указаний нет…»
Евгений Евтушенко побежал к гробу Сталина с 4-й Мещанской, едва услышав утреннее сообщение о том, что Сталин умер и народ может почтить память вождя. Рядом он видел таких же бегущих, бросивших все дела и работу людей. Что это было? Откуда такой безумный порыв? Что руководило людьми — любовь к Сталину? Такая вот невозможная, немыслимая любовь? Мы никогда ничего не поймем про эти дни, если станем считать траурные толпы бессмысленными, зомбированными именем Сталина идиотами. Среди тех, кто шел хоронить Сталина, немало было тех, кто Сталина не любил. И вообще не в Сталине дело. Важнее — и об этом тоже упоминают все рассказчики — «ощущение события», предчувствие новой истории, изменившегося времени. Впервые изменившегося за столько лет.
P.S. Среди тех, кто чуть не погиб в день похорон Сталина в Москве, была моя мама Тамара Мелкумян, тогда совсем еще юная аспирантка-микробиолог. Ей повезло — какой-то мужчина схватил ее, девчонку, за руку и вместе они каким-то чудом смогли выбраться из давки. Она тоже шла прощаться со Сталиным, как тысячи других людей — кто потрясенный, а кто и окрыленный известием о смерти Сталина.
По материалам журнала «Вокруг света» подготовила Лилит ПОГОСЯН, "Собеседник Армении"