Ситуация вокруг коммуникационных проектов в Сюникской области Армении продолжает оставаться одной из самых чувствительных точек региональной геополитики. Проект, получивший условное название «Маршрут Трампа» (или TRIPP), изначально задуманный как западная инициатива по развитию инфраструктуры, стал лакмусовой бумажкой для выявления скрытых противоречий не только между глобальными игроками, но и внутри элит соседних стран.
После периода относительного дипломатического затишья, риторика Тегерана вновь обострилась. Заявление Али Акбара Велаяти, советника Верховного лидера Ирана, фактически поставившего знак равенства между «дорогу Трампа» и неприемлемым для ИРИ «Зангезурским коридором», прозвучало резким диссонансом на фоне куда более сдержанной позиции иранского МИД и администрации президента Пезешкиана. Эта двойственность сигналов ставит перед Ереваном сложную задачу: на кого ориентироваться и где находится реальный центр принятия решений в Исламской Республике?
В интервью изданию VERELQ политолог Давид Арутюнов разбирает сложную архитектуру интересов, сплетенную вокруг Сюника. Эксперт анализирует природу разногласий внутри иранского истэблишмента, объясняя, почему «умеренное крыло» в Тегеране избегает прямой конфронтации с Ереваном, в то время как представители духовной власти идут на обострение риторики.
Особое внимание в беседе уделено фактору России. Заявление Москвы о готовности участвовать в, казалось бы, прозападном проекте выглядит парадоксально. Арутюнов оценивает, является ли это дипломатический шаг Москвы или реальной попыткой найти прагматичный компромисс с Вашингтоном в регионе Южного Кавказа.
- После нескольких месяцев относительного затишья, сменившего первоначальную резкую реакцию Ирана на проект "Маршрут Трампа" в Сюнике, риторика Тегерана вновь ужесточилась. На днях Али Акбар Велаяти выступил с заявлением, в котором фактически приравнял "дорогу Трампа" к проекту "Зангезурский коридор", назвав её неприемлемой для иранской стороны. Скажите, пожалуйста, чем объясняется столь явный контраст между сдержанной позицией МИД и президента Ирана с одной стороны, и жесткими заявлениями представителя духовной власти — с другой?
- Скорее всего, это отражает разные подходы к ситуации у разных групп в иранской элите и возможные разногласия между ними. При этом именно Велаяти и раньше максимально жестко высказывался относительно проекта и участия в нем Запада. В целом, проект, скорее всего, не вызывает особо положительных эмоций ни у одной из ветвей элиты Ирана, но в плане публичной реакции на него их подходы отличаются. В условиях, когда реальные рычаги Тегерана по воздействию на ситуацию ограничены, условно более умеренное крыло руководства Ирана явно предпочитает прямо не озвучивать недовольство иранской стороны и конфликтовать с Ереваном.
- На сигналы какого именно крыла иранского руководства Еревану стоит ориентироваться в первую очередь и где в данном вопросе находится реальный центр принятия решений?
- Ответ на этот вопрос тесно связан с текущей и дальнейшей динамикой внутренней борьбы в Иране. На эту тему мало объективной информации, но последствия нападения на Иран со стороны Израиля могли привести к изменениям внутри элиты и перераспределению влияния в пользу более реформистского крыла. В тоже время трудно прогнозировать дальнейший ход событий, так как соотношение сил внутри руководства Ирана будет зависеть и от дальнейшего хода отношений с США, возможного нового нападения Израиля и социально-экономической обстановки в Иране. Пока складывается впечатление, что Ереван больше ориентируется на позицию условных реформистов во главе с президентом Ирана.
- Насколько тревожным фактором реализация "Маршрута Трампа" является для региональных интересов Ирана и России?
- Сам проект, безусловно, представляет вызов интересам Москвы и Тегерана на данном этапе. В то же время многое зависит от дальнейшей динамики отношений России и Ирана с США и Западом в целом, то есть в случае определенной нормализации не исключены и сдвиги в отношении к проекту. Кроме того, TRIPP существует пока в теории, и то, как он будет реализовываться на практике, также очевидно повлияет на отношение Москвы и Тегерана.
- Москва уже заявила о желании участвовать в данном проекте. Как стоит расценивать этот шаг: это лишь дипломатический способ выразить недовольство и обозначить присутствие на фоне конфронтации с Западом, или же в Кремле действительно видят возможность прагматичной кооперации с США и Арменией в этом конкретном вопросе?
- Возможность в какой-то форме участия России в маршруте напрямую зависит от дальнейшего развития отношений Москвы и Вашингтона. В случае достижения между сторонами какой-либо, более широкой договоренности по сферам влияния, такой вариант не исключен. Также, как уже отмечалось, многое зависит от технических аспектов реализации проекта и учета в этом процессе российского фактора. Но на данном этапе, очевидно, что речь об участии российской стороны не идет.
ИАЦ «VERELQ»