Карабахский конфликт – единственный на постсоветском пространстве, где Россия и Запад готовы действовать совместно. Это уникальный опыт сотрудничества поверх углубляющихся противоречий. Конечно, взаимодействие в Карабахе не может само по себе остановить негативные тенденции в отношениях России и Запада, но сотрудничество ради общих, пускай и тактических задач неизбежно принесет небольшую порцию свежего воздуха.
На полях 72-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН прошли переговоры по нагорно-карабахскому урегулированию. Ожидается, что до конца календарного года пройдет встреча президентов Армении и Азербайджана, в ходе которой Серж Саргсян и Ильхам Алиев обсудят текущую динамику неразрешенного конфликта. И хотя дипломаты высказываются о предстоящем саммите с осторожным оптимизмом, серьезных оснований ожидать прорыва нет.
Локальные проблемы
Переговорный процесс вокруг карабахского урегулирования продолжается уже не первый год. После того как в мае 1994 года вступило в силу Соглашение о бессрочном прекращении огня, конфликтующим сторонам было предложено множество различных проектов по выходу из тупика, начиная с планов по «обмену территориями» между Арменией и Азербайджаном и заканчивая проектом по созданию «общего государства» между Нагорным Карабахом и Азербайджанской Республикой. В Баку и Ереване рассматривали и пакетный план (разрешение всех спорных вопросов вместе), и поэтапный план (разделение мирного процесса на определенные стадии, подкрепленные юридически обязывающими документами). И все это не считая таких экзотических предложений, как создание «кавказского Бенилюкса» или использование «модели Аландских островов» (территорий Финляндии, компактно заселенных шведами) для Карабаха в составе Азербайджана.
Фактически весь запас креативных идей по замирению Баку и Еревана исчерпан. И ожидать появления некоего чудодейственного решения, которое будет явлено дипломатической мудростью глав конфликтующих государств или дипломатами-посредниками, не приходится.
За столом переговоров обсуждаются, по сути, две ключевые проблемы. Первая – это статус бывшей Нагорно-Карабахской автономной области (НКАО), в советское время входившей в состав Азербайджанской ССР, но де-факто покинувшей ее еще до распада Союза. Вторая проблема – деоккупация семи районов (пяти полностью и двух частично), примыкавших к этой автономии.
Этим армяно-азербайджанский конфликт отличается от многих других постсоветских конфликтов – ситуации в Абхазии, Южной Осетии или Приднестровье. В случае Карабаха речь идет не только о возможной сецессии некоей непризнанной республики, но и о том, что это образование для укрепления собственной безопасности (а НКАО в советское время не имела общей границы с Армянской ССР) заняло близлежащие территории. Заметим, заняло в условиях военных действий и прямой угрозы поглощения со стороны недружественного «материнского государства».
Стоящая за Нагорным Карабахом Армения использует этот фактор для укрепления своих переговорных позиций. Формула «статус в обмен на уступки по территориям» – краеугольный элемент армянской дипломатии, тогда как в Баку предпочитают говорить об «оккупации исконно азербайджанских земель» и «восстановлении целостности» страны.
Также в отличие от других постсоветских горячих точек в Нагорном Карабахе никогда не было миротворцев (ни российских, ни международных), а режим прекращения огня поддерживается балансом сил, имеющихся в распоряжении Баку и Еревана.
Впрочем, говорить о том, что конфликт является замороженным, не приходится. Прошлогодняя военная эскалация, названная в СМИ «четырехдневной войной», – яркое тому подтверждение. Однако события апреля 2016 года не должны сбивать с толку. Сегодня под впечатлением от «четырехдневной войны» весь предыдущий период начинают рассматривать чуть ли не как мирный, что в действительности далеко не так. Прошлогодняя эскалация лишь подняла планку вооруженного противостояния, которая шла вверх как минимум с марта 2008 года.
Таким образом, карабахский конфликт сейчас развивается по принципу маятника. Раунды переговоров чередуются с нарушениями перемирия. Либо масштабными, как «четырехдневная война», либо менее значительными, как те, что были зафиксированы в феврале или в июле 2017 года.
Не будем забывать и о втором фронте карабахского конфликта – столкновениях между армяно-азербайджанскими силами на границе этих государств за пределами собственно Карабаха, то есть вдоль рубежа, который не рассматривается как спорная территория. Пример тому – обострение в этой части Закавказья в канун новогодних каникул.
Что в сухом остатке? Переговоры не ведутся по существу проблемы. Всякий раз после очередной военной тревоги главы МИД или президенты Армении и Азербайджана заявляют о необходимости «вернуться за стол переговоров», а дипломаты-посредники говорят о том, как важно спасти мирный процесс. Но после каждого нового спасения происходит новое обострение, и так по кругу. До обсуждения практических компромиссов, уступок и разменов дело просто не доходит.
Глобальные решения
На первый взгляд получается тупиковая ситуация, из которой нет достойных выходов. Но не будем спешить с выводами, потому что у нагорно-карабахского конфликта, а также процесса его урегулирования есть еще одна очень важная особенность.
Почти все постсоветские конфликты в той или иной мере можно описать как проксипротивостояния России и Запада. Сразу оговоримся: этот формат установился не в процессе распада СССР и не в первые постсоветские годы. Но на сегодняшний день он реальность, данная нам в ощущениях. В грузино-абхазском и грузино-осетинском конфликте Москва – патрон двух частично признанных республик, а США и НАТО поддерживают Грузию и ее «территориальное единство». То же самое разделение труда мы видим на юго-востоке Украины. В Приднестровье ситуация сложнее – Москва сотрудничает с Западом в переговорном формате «5 + 2». Но и тут у сторон совершенно разные взгляды на интеграцию двух днестровских берегов, а самое главное – на перспективы военного присутствия России в регионе.
И только карабахское урегулирование никогда не квалифицировалось ни Россией, ни Западом как фрагмент их геополитического противостояния. Даже после событий августа 2008 года в Южной Осетии и Абхазии американские дипломаты приветствовали посреднические усилия России, завершившиеся тогда подписанием Майендорфской декларации – первого документа после распада СССР, завизированного президентами и Армении, и Азербайджана.
США и ЕС поддерживали и продолжают поддерживать помимо общепринятого переговорного формата (где в качестве посредников выступают три сопредседателя Минской группы ОБСЕ – США, Франция и Россия) трехсторонние саммиты, во время которых сверяют позиции российский, армянский и азербайджанский президенты. Сегодня практически во всех заявлениях от имени Минской группы прошлогодний июньский саммит в Санкт-Петербурге, инициированный Владимиром Путиным, называют важным заделом для продолжения мирных переговоров. США и ЕС не видят в российских усилиях на карабахском направлении попытку изменить границы на постсоветском пространстве.
В то же время в отличие от той же Абхазии в Карабахе обе конфликтующие стороны заинтересованы в российском посредничестве. Уровень личного доверия между Путиным, Алиевым и Саргсяном несравним с контактами закавказских президентов с любыми другими главами государств. Этот ресурс признается американскими и европейскими дипломатами даже публично.
Поэтому неудивительно, что основой для карабахских переговоров выступают так называемые базовые принципы. По сути это основные тезисы будущего компромисса между Ереваном и Баку, которые представляют собой компромисс между Москвой, Вашингтоном и Парижем (последний в Минской группе играет роль своеобразного полпреда ЕС).
Можно сколько угодно сетовать на то, что эти предложения сырые. В самом деле, признание территориальной целостности Азербайджана там прекрасно уживается с идеей «юридически обязывающего референдума» по определению окончательного статуса Нагорного Карабаха (а если проголосуют против целостности и кто должен в этом голосовании участвовать?). Неясно, какое содержание вкладывается в определение «временный статус Нагорного Карабаха» (непраздный вопрос, как оно будет реализовано и станут ли признавать выборы в этом образовании). Декларация о коридоре, связывающем Карабах и Армению, также на практике может встретиться с десятками согласований, начиная от его протяженности и заканчивая шириной, и опять же статусом этого куска земли.
Но, возвращаясь к началу статьи: в базовых принципах очерчен круг возможных компромиссов и ключевых тем для урегулирования. И тут Россия и Запад готовы действовать совместно. Это практически уникальный опыт сотрудничества поверх все углубляющихся противоречий.
«Каждая страна имеет свою собственную национальную политику, но эта политика согласуется с курсом ОБСЕ», – заявил Ричард Хогланд, покидая свой пост временного сопредседателя Минской группы от США. Заявление, которое невозможно себе представить в абхазском или донбасском контексте.
Такое сотрудничество России и Запада радикально снижает риски в нагорно-карабахском конфликте. При таком раскладе Баку и Еревану приходится лавировать, удерживая своих ястребов от необдуманных шагов. В противном случае выбора между Москвой и Вашингтоном у них не будет, придется становиться врагами обеих стран, а это чревато.
Правда, за этим карабахским эксклюзивом нет системного сотрудничества. Отношения России и Запада полны противоречий по широкому спектру проблем. Как следствие, между сторонами нет доверия, а профессиональные посредники из Минской группы ограничены в возможностях совместно оказывать давление на конфликтующие стороны. Конфронтация России и Запада за рамками карабахского процесса подталкивает Баку и Ереван к тому, чтобы проверять на прочность единство стран-модераторов.
Между тем эскалация конфликта чревата рисками и для России, и для Запада. В случае обострения не исключено, что одним только Карабахом дело не ограничится и боевые действия могут перенестись на собственно армянскую территорию. Для Москвы это создаст целый ряд неприятных вопросов – от отношений с Баку до целостности евразийских интеграционных проектов, участники которых вряд ли займут солидарную позицию по данному вопросу, как это уже бывало раньше в случаях с Абхазией или Крымом.
Для Запада масштабный вооруженный конфликт в непосредственной близости от стратегической трубы Баку – Тбилиси – Джейхан с неясными перспективами вмешательства Ирана и Турции тоже далеко не самая блестящая перспектива.
Это означает, что карабахский конфликт создает для России и Запада серьезные стимулы для сотрудничества поверх имеющихся противоречий. Вопрос только в его наполнении.
Очевидно, что России и Западу не стоит требовать слишком много от сторон карабахского конфликта. На первом месте сегодня минимизация военных инцидентов, снижение рисков сползания в новую войну. И только потом перевод переговоров из имитационного формата в содержательный диалог, с поиском компромиссов и разменов.
На этом, думается, и следует сосредоточить основное внимание, прекрасно понимая, что быстрых прорывов ожидать не приходится. Нагорно-карабахский процесс может стать успешной моделью, которая потом будет применена в других постсоветских конфликтах, – например, в том же урегулировании противостояния в Донбассе. Но для того, чтобы эта модель заработала, необходима хотя бы минимальная прагматизация общего контекста отношений Запада и России.
Карабахское урегулирование не может само по себе стать рычагом для остановки негативных тенденций в отношениях России и Запада. Но повышение качества взаимодействия ради общих, пускай и тактических задач может принести небольшую порцию свежего воздуха.
Сергей Маркедонов, Московский центр Карнеги