Седа Мавян (С.М.) – корреспондент «Нувель д’Армени Магазин» (армянский ежемесячный журнал, издающийся в Париже на французском языке) в Армении. Она встретилась с депутатом Национального Собрания Армении, членом правящей Республиканской партии Армении, главой Федерации футбола Армении Рубеном Айрапетяном (Р.А.) 11 августа 2012г., у общественного бассейна, находящегося по соседству с Футбольной академией в Аване, позади гостиницы-ресторана «Арснакар», где 17-го июня произошла трагедия. Интервью длилось почти 4 часа, большая часть была записана на диктофон. Часть этого эксклюзивного интервью опубликована в последнем номере журнала «Нувель д’Армени Магазин» (№188, сентябрь, 2012).
Учитывая эксклюзивный характер этого интервью, журнал «Нувель д’Армени» решил опубликовать на своем сайте полный текст стенографии интервью на армянском языке для армяноязычного читателя, в частности, для читателей Армении, предоставив армянским средствам массовой информации полную свободу перепечатывать отрывки из интервью, чтобы оно получило максимально широкую огласку. Кроме того, С.М. надеется, что отклики читателей на эту публикацию дадут возможность придать целостный вид или внести коррективы в известную нам биографию Р.А. Она также надеется внести свой скромный вклад в дело освещения некоторых обстоятельств убийства Аветяна. В свою очередь ARMENIA Today представляет полный текст интервью на русском языке.
С.М.: Начнем сначала. В какой среде вы родились и выросли?
Р.А.: Я родился в социально обеспеченной семье. В советские годы, начиная с 1970-х годов, мой отец руководил двумя ресторанами. Один находился в конце улицы Ачаряна, в свое время это был очень хороший ресторан, один из лучших ресторанов Еревана, а другой – в Норкском массиве, рядом с больницей, назывался «Гриль-бар». Мой отец построил их с нуля, и был там директором.
С.М.: А откуда ваш отец достал средства для строительства двух ресторанов?
Р.А.: В 1970-ом мне было 7 лет. Спросите у него самого. Знаю, что до 1970-го года отец работал в сфере грузоперевозок, это была довольно прибыльная сфера. На больших грузовиках из Армении вывозили продукты питания и камни. Моя мама не работала. Она была домохозяйкой.
С.М.: Откуда вы корнями?
Р.А.: Мы из Авана. Часть аванцев перебралась туда из Хоя (Иран). Я пытался, но так и не сумел выяснить, семья моего отца местная или же переселилась из Хоя. В любом случае аванцы говорят на диалекте Хоя. Моя мама – из села Акунк, находящегося неподалеку от Абовяна.
С.М.: Откуда взялось ваше прозвище – Немец Рубо? Говорят, что ваш отец был в плену у немцев.
Р.А.: Вовсе нет. Мой отец родился в 1939 году. Как он мог попасть в плен к немцам? К концу Второй Мировой войны ему было 6 лет. Это прозвище досталось нам от его дяди, брата моей бабушки, моего старшего дяди, который в 1939 году (в год рождения моего отца) был призван в армию, участвовал в войне и был ранен. В его теле остались металлические осколки. Он был водителем, и, как любой водитель, чинил машины. Когда он чинил грузовик, то залезал под машину, осколки сдвигались с места и причиняли боль, и он начинал материть немцев: «Я немца так, я немца сяк…». Его стали называть «Немец», а потом это прозвище перешло к нам.
С.М.: Вы посещали армянскую школу или русскую?
Р.А.: Армянскую школу, в Аване.
С.М.: Были комсомольцем?
Р.А.: Да, к сожалению. (Смеется.) В 15 лет мы все были комсомольцами. Если бы я отказался, то отца стали бы притеснять, могли даже сослать в Сибирь. А если бы после школы я захотел выйти из комсомольских рядов, то, знайте, что отцу не дали бы и кусок хлеба спокойно есть.
С.М.: С 1980-го по 1981-ый год (в 17-18 лет) вы в качестве рабочего трудились на заводе «Алмаст». Как вы там оказались?
Р.А.: В советские годы, если ты не поступал в университет, то мог, потрудившись 1 год рабочим, получить стаж и на следующий год вновь явиться на экзамены.
С.М.: А почему вы не поступили?
Р.А.: Советская система применяла искусственный принцип: ты все время должен был ждать своей очереди. В магазине ты должен был выстоять очередь, чтобы купить хлеб, должен был ждать, чтобы купить мясо, пройти конкурс, чтобы поступить в университет. На 25 мест претендовало 500 абитуриентов, то есть 20 абитуриентов на 1 место. Мне не хватило 3 баллов. А трудовой стаж не только давал возможность снова принять участие в конкурсе для поступления, но и добавлял баллы.
С.М.: Что представляла собой ваша работа?
Р.А.: Я был электриком первой категории на заводе «Алмаст», находящемся в квартале Зейтун, где производили пилы. Я нес испорченные механические детали, особенно, большие сгоревшие двигатели к мастеру, который их чинил. На следующий год я поступил в институт.
С.М.: То есть у вас высшее образование?
Р.А.: Конечно.
С.М.: Сколько вы учились и где?
Р.А.: В 1982 году я поступил в Ереванский институт народного хозяйства, но был принят новый закон, и после окончания второго курса института все должны были отслужить в армии. В 1983 году я вынужден был прервать учебу, чтобы отслужить в советской армии, в Степанаване.
С.М.: Значит, вы остались в Армении, между тем, многих отправляли в отдаленные уголки СССР. Это была случайность, или вы что-то сделали для этого?
Р.А. Это была случайность.
С.М.: А потом?
Р.А.: В 1985 году я вернулся и продолжил учебу, которую завершил в 1988 году (в 25 лет), получив специальность бухгалтера. После этого меня назначили бухгалтером в объединении общественного питания. В каждом районе было свое ООП, туда входило 200 предприятий, связанных с питанием, то есть, рестораны, буфеты и т.д. Я работал в головной конторе.
С.М.: Вы не захотели работать в ресторанах отца?
Р.А. В советские годы государство из университета отправляло на работу по распределению. У нас не было выбора. Мы обязаны были три года отработать по распределению, только после этого получали право поменять место работы. Тебя могли отправить в деревню, и если бы ты осмелился отказаться, то у тебя возникло бы много проблем. Так что лучше было согласиться на неприятную работу, которую тебе предлагали на три года, чем отказаться от нее. Чтобы самому решать, где работать, нужно было иметь высокопоставленных знакомых или так называемый «свободный диплом».
С.М.: При первом назначении учитывалась профессия?
Р.А.: Обязательно. Я бы сказал больше: для обеспечения людей работой, соответствующей их образованию, раздувался штат, и в маленьком магазине могло быть, к примеру, три директора. Вдобавок к этому принуждение к работе. Нельзя было не работать. Если кто-то оставался без работы, то сначала ему выносили предупреждение. Затем его назначали на какую-нибудь работу. Если он снова отказывался, то его могли отдать под суд и приговорить к году лишения свободы.
С.М.: Добираемся до 1991 года – порога независимости Армении. Вам было 28 лет. Вазген Манукян, который в то время был премьер-министром, назначил вас заместителем директора завода «Армтабак», производящего армянские сигареты. Откуда вы его знали?
Р.А.: Со времен Движения.
С.М.: То есть вы участвовали в Движении?
Р.А.: Да.
С.М.: Как?
Р.А.: Всеми способами. Всеми возможными способами я помогал. Но я не люблю говорить об этом. Не хочу говорить о своих хороших делах или о благотворительности. Но могу сказать, что активно участвовал во всех мероприятиях, которые могли способствовать развалу советской системы, и что Карабахский вопрос был для меня очень важен. Именно это привело меня в Движение. Я хотел, чтобы Карабах был наш, и чтобы мы добились независимости. Поэтому я всем, чем мог, помогал деятелям Движения – оружием, боеприпасами, деньгами, продуктами питания. Когда началось Движение, я не только был бухгалтером в ООП, но и занимался делами отцовского ресторана в Норкском массиве. Мы готовили еду для участников пикета возле «Оперы».
С.М.: То есть с самого начала вы знали членов комитета «Карабах»?
Р.А.: Да, первыми были Ваче Саруханян и Игорь Мурадян, хотя реальным основателем комитета «Карабах» был Вазген Манукян, который в 1965-1967 гг. инициировал антисоветское движение. Если быть совсем точным, то первый митинг открыл Гагик Сафарян. Мы с ним были из одного квартала. Но это продлилось всего 10 дней, так как лидеры, появившиеся в самом начале, были политически неподготовленными. Затем Вазген Манукян взял на себя дело руководства и продолжения Карабахского движения. Я был всему этому свидетель с самого начала. Я знал всех членов комитета «Карабах», был близок с ними, потому что откликнулся на их призывы помочь демонстрантам деньгами и едой.
Знаете, тогда было не так, как сегодня, когда могут проводить митинг, как хулиганы, и все вокруг крушить. Тогда что-то проснулось в сердцах людей. Я был радостно потрясен. Когда комитет «Карабах» призвал делать пожертвования, на площади возле «Оперы» мешками собирали деньги. Люди приносили свою зарплату на площадь и бросали в эти мешки. Так все начиналось. Потом нужно было снабжать патронами. Я, может быть, не имею права говорить об этом, но мы покупали патроны у советской армии.
С.М.: Вы подкупали командиров и офицеров советских гарнизонов, дислоцированных в Армении?
Р.А.: Конечно, естественно. После этого я лично участвовал в войне по освобождению Карабаха.
С.М.: Хотите сказать, что воевали в Карабахе?
Р.А.: Да.
С.М.: Можете сказать, в каком отряде?
Р.А.: В разных отрядах, не хочу об этом говорить.
С.М.: Вы участвовали в освобождении Шуши?
Р.А.: Нет.
С.М.: А в поражениях в Мартакерте, Шаумяне, Геташене?
Р.А.: Нет, я там не был.
С.М.: А где вы были?
Р.А.: Я уже вам сказал, что не люблю об этом говорить. Я покупал оружие в Ахалкалаке. Поскольку я работал в «Армтабак», то отвозил сигареты и менял на оружие и боеприпасы.
С.М.: А тогда вы были политизированы?
Р.А.: Как-нибудь, когда будет случай… Но, хватит, сколько можно обо мне говорить?
С.М.: Можете хотя бы сказать, были ли вы членом какого-либо политического движения?
Р.А.: Я не был ни дашнакцаканом, ни аодовцем. Я был просто рядом со своей страной и народом. Правда, какое-то время в Карабахе доминирующим было влияние «Дашнакцутюн», так как дашнаки могли привозить из-за рубежа оружие, продовольствие, форму и снабжать всем этим свои отряды.
С.М.: Прежде чем закрыть эту тему, которая является предметом для отдельного интервью, можете ли вы утверждать, что воевали в Карабахе?
Р.А.: Да, под командованием Смбата Акопяна. Он может подтвердить это.
С.М.: Вы член «Еркрапа»?
Р.А.: Нет.
С.М.: Вернемся к фабрике «Армтабак», заместителем директора которого вас назначил Вазген Манукян в 1991 году. А кто там был директором?
Р.А.: Лида Саркисян. Она был директором этой фабрики еще с советских времен, с 1985 года, если я не ошибаюсь.
С.М.: А почему в 1991 году Вазген Манукян назначил вас на эту должность?
Р.А.: В стране было безвластие. Советский Союз разваливался, начался массовый грабеж. Существовали вооруженные группировки, которые заходили на государственные предприятия и уносили все, что хотели. На самом деле, меня назначили, чтобы я не допустил разграбления предприятия и установил там порядок, что я и сделал.
С. М.: В 1993 году вы стали главным инженером «Армтабак». Что означало это новое назначение?
Р.А.: «Армтабак» – это была не фабрика, а объединение, которое включало в себя 4 фабрики по переработке табака (в Тавуше, Севане, Горисе и Ереване), головная часть находилась в Ереване. Занимать должность главного инженера означало быть вторым человеком в объединении после директора.
С.М.: В 1994 году, при ЛТП объединение «Армтабак» было приватизировано, и вы стали его дольщиком. Вы стали богатеть, начиная с этого момента, купив фабрику за копейки?
Р.А.: Я покупал предприятие не за копейки. Наоборот, довольно дорого за него заплатил. В те годы это была одна из самых дорогих сделок по приватизации, потому что ЛТП и его товарищи делали все, чтобы не дать мне купить эту фабрику.
С.М.: Почему?
Р.А.: Потому что я был единомышленником Вазгена Манукяна. Всех людей из окружения Вазгена Манукяна притесняли и изгоняли. Не давали спокойно жить. В 1994 году меня просто изгнали из страны.
С.М.: Что значит «меня просто изгнали из страны»?
Р.А.: Хочу сказать, что если бы я не уехал, то меня могли убить. Был приказ меня ликвидировать. Я уехал из Армении в 1994 году и вернулся в 1995 году для участия в парламентских выборах.
С.М.: Вернемся к приватизации «Армтабак». Как это было?
Р.А.: Каждое предприятие объединения приватизировалось по отдельности, и я стал акционером одного из них – Ереванской фабрики, причем наряду с рабочим коллективом (это около тысячи человек). Но, правда, было три наиболее крупных акционера – Лида Саркисян, Грант Варданян и я. Каждому из нас принадлежало по 23,3% акций. То есть мы втроем стали основными пайщиками Ереванской фабрики, владея 69,9% акций. Я остался главным инженером фабрики.
С.М.: В 1996 году вы основали компанию «Гранд Тобакко».
Р.А.: Мы вдвоем, я и Грант Варданян, основали «Гранд Тобакко». Мы сделали важные инвестиции, чтобы получить необходимое качество продукции для завоевания рынка.
С.М.: А почему вы не сохранили бренд «Армтабак» и создали новое предприятие?
Р.А.: В то время у нас был такой президент республики (ЛТП – С.М.), который не давал нам работать. Чуть раньше я уже сказал вам, что в 1994 году вынужден был покинуть страну. Должен сказать, что когда в 1995 году я вернулся в Армению и выдвинул свою кандидатуру на парламентских выборах, Гагик Джангирян незаконно снял мою кандидатуру за неделю до выборов. Так мне помешали стать депутатом. После этого начался второй этап гонений. Я снова вынужден был уехать из страны. Вернулся в начале президентской кампании 1996 года, чтобы бороться против Левона Тер-Петросяна. За этим последовали гонения, а с сентября – задержания. Я был не один. Многие оказались в таком же положении, что и я. Этих людей уже нет на арене. Большинство из них навсегда покинуло Армению. Помню одного импортера бензина, его звали Рубо. Он еще здесь, но остальные уехали. Были еще двое, обоих звали Рубо, они были друзья, обоих арестовали, и еще многих. До ноября 1996 года я был в тени, до того момента, когда должны были состояться выборы руководителя муниципалитета Авана. 6 ноября я вышел из подполья, и 10-го числа население Авана выступило против ЛТП и его стаи, и я победил на выборах без какой-либо политической ориентации, без поддержки какой-либо политической партии.
С.М.: Почему население Авана в 1996 году проголосовало за вас?
Р.А.: У них спросите.
С.М.: Неужели потому, что вы были «парнем с их улицы»?
Р.А.: Вы думаете, что моя биография, которую я вам рассказал, это биография всего лишь «парня с их улицы»? Вы лишь это извлекли из всего, что я рассказал?
С.М.: Но мне не кажется, что ваша деятельность как-то была связана с населением общины Аван. Поэтому спрашиваю.
Р.А.: Люди знали, как я пострадал, знали, что я веду активную политическую борьбу против режима ЛТП. Тогда не у каждого хватало на это смелости. Я был из тех людей, кто открыто перешел на сторону оппозиции и встал рядом с Вазгеном Манукяном.
С.М.: Хотите сказать, что в 1996 году ваше избрание на должность руководителя муниципалитета общины Аван стало результатом народного голосования против ЛТП?
Р.А.: Да, представьте себе, что вся государственная машина работала против меня, но я выиграл на выборах, набрав 85% голосов. В то время люди голосовали не столько за меня, сколько против ЛТП.
С.М.: Из ваших слов следует заключить, что в 1996 году у людей была возможность путем голосования выразить свое недовольство, между тем, сегодня сделать это уже невозможно. Не кажется ли вам, что это большая разница?
Р.А.: Нет, не так. Я не согласен с вашей оценкой, когда вы говорите, что люди ненавидят нынешнюю администрацию. Когда народ, действительно, ненавидит власть, то встает на ноги. Ни одна власть не может выдержать эту ненависть. Я понимаю, что вы хотите сказать. Вы имеете в виду взятки во время выборов, которые искажают ход выборов. Но вы ошибаетесь. Ни одна взятка или какое-либо другое средство не дало бы результата, если бы народ, действительно, ненавидел эту власть. Просто группа людей, используя новые технологии, интернет, распространяет послания, цель которых – посеять ненависть к властям. Я не говорю, что у сегодняшних властей все хорошо. Нет, много чего плохого есть. Но это не значит, что народ испытывает к ним такую же ненависть, какую испытывал к ЛТП. Будьте уверены, такого сейчас нет. Да и не хорошо, чтобы все любили власть. Это приведет к заболачиванию. Необходима здоровая оппозиция, здоровая критика. В любом случае у людей нет той ненависти, о которой вы говорите. Да, признаю, что часть народа ненавидит эту власть, но те, кто ненавидит, не составляют большинства.
С.М.: Хорошо. В 1996-1999 гг. вы были главой муниципалитета Авана и продолжали руководить «Гранд Тобакко». В 2005 году вы отказались от своей доли. Я читала, что вас вынудили это сделать. Это действительно так?
Р.А.: Где читали?
С.М.: Уже не помню. Что было на самом деле?
Р.А.: Я продал свои акции.
С.М.: Почему?
Р.А.: По разным причинам.
С.М. Даже если вы решили больше не работать на предприятии, что вам мешало оставаться одним из основных дольщиков?
Р.А.: В армянской действительности (в один момент, когда я выключила диктофон, Р.А. признался, что Роберт Кочарян вынудил его продать акции «Гранд Тобакко» – С.М.)…
С.М.: На ваш взгляд, когда вы стали олигархом?
Р.А.: Я никогда олигархом не был и, между прочим, даже не знаю, что означает слово «олигарх».
С.М.: Вы входите в число 5-10 семей, о которых говорят, что они самые богатые в стране и держат страну в своих руках?
Р.А.: Я не понимаю, в какие семьи должен был войти? Я вхожу в свою собственную семью.
С.М.: Хорошо. Вы миллионер или нет?
Р.А.: Конечно, миллионер.
С.А.: В долларах или евро?
Р.А.: Полагаю, что и в фунтах стерлингов. Послушайте меня хорошенько: всего лишь за период с 1996-го по 2005-ый, когда я и Грант Варданян были собственниками «Гранд Тобакко», вдвоем мы заплатили налогов на сумму 110 млн долларов. Я еще не говорю о другом своем бизнесе. Если я заплатил столько налогов, значит, сами догадайтесь, сколько я получил прибыли… (Смеется.).
С.М.: Что прибыльнее – футбол или другой бизнес?
Р.А.: (Смеется.) Футбол мне прибыли не приносит. Это благотворительность. В Армении еще никто не получал прибыли от футбола: ни я, ни другие владельцы клубов. И так будет еще несколько лет. Но надеюсь, что в будущем футбол станет прибыльным.
С.М.: Обратимся к ресторану-гостинице в Аване. Газеты писали, что ресторан принадлежит вашей семье. Что это значит?
Р.А.: До сих пор я этого никогда не говорил, но он зарегистрирован на имя моего отца. Это не значит, что ресторан не мой. Он принадлежит моей семье, это не значит, что он не принадлежит мне, потому что имущество отца перейдет потом ко мне, а после меня – к моему сыну.
С.М.: Какой еще собственностью владеет семья Айрапетянов, то есть ваш отец, помимо гостиницы-ресторана «Арснакар»?
Р.А.: У отца есть также ферма возле Абовяна, где он держит коров и баранов. На ферме изготавливаются молоко, сыр, сметана, мацун.
С.М.: А что делает ваш отец с этой молочной продукцией?
Р.А.: Продает.
С.М.: Кому?
Р.А.: Откуда мне знать?.. (Смеется.). Если хотите знать, то я в последний раз там был в 1993г. Представляете, если там что-то случится, то опять скажут, что виноват я?!
С.М.: Давайте поговорим о скандалах, связанных с вашим именем, начиная с истории с «Бжни». Вас много обвиняли в том, что вы купили это предприятие, отнятое у Сукиасянов и вынесенное в 2008-2009 гг. на аукцион. На вас оказывали давление с тем, чтобы вы участвовали в аукционе?
Р.А.: Смешно говорить о том, что было давление. Как вы можете говорить о давлении, когда я купил это предприятие по очень высокой цене?! Это была коммерческая сделка, которая должна была дать мне возможность получения новых доходов.
С.М.: Вас не покоробило, что вы покупаете предприятие в таких условиях?
Р.А.: В каких условиях?
С.М.: Вы очень хорошо знаете, в каких условиях.
Р.А.: Нет, честно говоря, не знаю. О каких условиях вы говорите?
С.М.: Это предприятие отняли у Сукиасянов.
Р.А.: Как это? Такого не было.
С.М.: Хотите сказать, что при ЛТП людей лишали имущества, преследовали, притесняли, а при Кочаряне все стали святыми?
Р.А.: К Хачатуру Сукиасяну был применен налоговый штраф.
С.М.: Все мы знаем, как к человеку применяют налоговый штраф.
Р.А.: И как же?
С.М.: Вы считаете, что этот налоговый штраф был обоснован?
Р.А.: Поскольку это предприятие досталось мне, то я изучил этот вопрос и могу вам сказать, что компания никогда не действовала, в соответствии с законом. Если вы сравните объем налогов, выплаченных при Сукиасяне и при мне, то сами убедитесь в этом, между тем, пока что я достиг всего лишь 60% от объема продаж, которые были при Сукиасяне. Я вас даже приглашаю посмотреть видеоматериал о заводе «Бжни», в котором видно, в каком состоянии завод был при Сукиасяне, и в каком он состоянии сегодня, и сравните. Можете даже побеседовать с рабочими.
С.М.: Вы оставили прежних рабочих?
Р.А.: Всех до единого. Я модернизировал завод, в соответствии с самыми высокими европейскими стандартами.
С.М.: Не был ли сокращен персонал в результате модернизации?
Р.А.: Нет. Несмотря на то, что я внедрил самые современные производственные технологии, чтобы превратить «Бжни» в образцовый завод, тем не менее, я не только не сократил количество рабочих, но и увеличил до 380-ти, со средней зарплатой 100.000 драмов (200 евро). А 99% рабочих – местные, то есть чаренцаванцы.
С.М.: Поговорим о второй нашумевшей истории, которая связана со снятием изображения Арарата с логотипа национальной сборной по футболу в 2009 году.
Р.А.: Это была ошибка, недоразумение, причиной которой стало поспешное решение, принятое без предварительного обсуждения. Я решил, что на логотипе должен быть изображен мяч. Но я не поинтересовался, куда это мяч будет помещен: наверху, внизу или посередине логотипа.
С.М.: А почему вы решили изменить логотип?
Р.А.: Я логотип не менял. Тогда на майках было нарисован логотип национальной федерации футбола, между тем, по закону, у сборной должен быть свой собственный логотип. То есть задача заключалась не в смене логотипа, а в создании нового логотипа. В этих условиях мы допустили ошибку, за что всем приношу свои извинения. Думаю, что это единственная ошибка, допущенная мною в сфере футбола.
С.М.: Значит, не нашлось никого, кто бы дал вам совет, предупредил, что вы совершаете ошибку. Вы единолично руководите всем?
Р.А.: Значит, послушайте, до сих пор я молчал, но теперь скажу. Действительно, тем, чем я владею, руковожу сам, со всеми предполагаемыми рисками. Но я принимаю на себя эту ответственность. А по поводу того, что мне не принадлежит, я всегда спрашиваю совета. В вопросе логотипа было именно так. Я обратился к тогдашнему председателю Национального собрания Тиграну Торосяну, чтобы узнать его мнение. Я хотел поместить мяч в нижней части уже существующего логотипа, но он мне посоветовал поместить его посередине. А когда вокруг этого началась дискуссия, у него не нашлось мужества сказать, как было на самом деле. Да, до сих пор я ничего не говорил, но на самом деле тогдашний председатель Национального собрания посоветовал мне поместить мяч посередине логотипа. Национальная федерация футбола – не моя собственность. Она принадлежит стране, нации. Мне очень важно мнение нации, народа, общества по поводу таких общих вопросов. Повторяю, что в вопросе логотипа я обратился к Тиграну Торосяну – председателю Национального собрания.
С.М.: Но почему к нему? Какое он имел отношение к футболу?
Р.А.: Законы принимает Национальное собрание.
С.М.: Хотите сказать, что вопрос логотипа на майках спортсменов национальной сборной регулируется законом?
Р.А.: Национальное собрание приняло закон о гербе. Поэтому я позвонил председателю Национального собрания и попросил совета, имею ли я право, как в случае с российским логотипом, поместить мяч в нижней части уже существующего логотипа. Он сказал, что перезвонит. Действительно, перезвонил и сказал, что могу поместить посередине.
С.М.: Помещение мяча посередине логотипа означало исключение изображения Арарата. Он знал об этом?
Р.А.: Могу заверить, что не знал. Я говорю, что, да, я считаю, что допустил ошибку. Но это не роковая ошибка, а то всем нам надо пойти и повеситься на Арарате.
С.М.: Поймите меня правильно: я беспокоюсь по поводу проблемы менеджмента. У каждого, кто принимает решения, в какой бы сфере они ни работал – в экономической, политической или другой, должен быть один или несколько советников, которые смогут ему сказать, что он ошибается.
Р.А.: Смотрите, я купил для национ