События вокруг Сирии всё больше принимают характер неoбратимого движения к региональной конфронтации, с вовлечением крупных и влиятельных игроков по обе стороны противостояния. Очевидно, что ситуация в Сирии сдетонировала многие внутрирегиональные процессы, ещё более отчётливо разведя такие страны как Иран и арабские монархии Персидского залива по разным углам «ринга».
Локализация конфликта внутри Сирии не удаётся, что было достигнуто в отношении Ливии. Но самое интересное и показательное в нынешней ситуации вокруг Сирии заключается как раз в том, что внерегиональные и некоторые региональные акторы заинтересованы в такой делокализации и привязки многих региональных проблем к сирийским развитиям. Проявляется некая стратегия заинтересованных акторов в переформатировании сложившихся межгосударственных конфигураций, слоёв влияния и альянсов в Северной Африке и на Ближнем Востоке, следуя общему методологическому принципу – «от просто к сложному». По пути реализации стратегии, реализуемой в рамках указанного принципа, «простым можно назвать Ливию, наиболее «сложным» - Иран, а между двумя этими точками лежит Сирия. Из этого можно заключить, что развития в Сирии, активность региональных и внерегиональных сил вокруг сирийской проблематики содержит в себе иранский фактор и ставят дальнейшую цель по «завалу» Ирана после того, как в ближневосточном регионе будет устранён последний государственный режим, дружественно настроенный к Ирану.
В рамках данной стратегии, а в том, что онa есть как минимум в Вашингтоне, не приходится сомневаться, задействованы ресурсы нейтрализации всех проиранских факторов на Ближнем Востоке – от ливанской партии «Хизбалла» до нынешнего руководства в Сирии. Разработчики стратегии выбрали оптимальный на текущий расклад сил и влияния общий модус решения задач по сдерживанию, а в дальнейшем и трансформации Ирана – в сирийской проблематике центр инициативности по свержению руководства в Дамаске концентрируется в арабском мире, в рамках Лиги арабских государств, что даёт внерегиональным акторам многие преимущества по аргументации своих позиций и проведению удобного им курса в регионе. В отношении же непосредственно иранской темы, главный тон и ритм развитиям задают сами внерегиональные акторы через тему ядерного досье Тегерана.
Стратегия уже приносит свои плоды, но её успешность, как это было достигнуто в Ливии, во многом носит проблематичный характер. Последняя связана не только с особой позицией таких стран как Россия и Китай в том, что происходит как вокруг Сирии, так и в отношении усилий вокруг ядерной программы Ирана (заявления Москвы об исчерпании санкционных мер в отношении Ирана совпали с введением США, Великобританией и некоторыми другими странами новых антииранских санкций. Россия имеет продвинутые военно-технические связи с Сирией, которые ставятся под вопрос нынешними усилиями внерегиональных акторов. Россия имеет отношения близкие к продвинутым с Ираном в нефтегазовой сфере, но вводимые санции Запада также всё больше ставят эти отношения под вопрос), но и в нарастающей проблематичности в связи с повышенной амбициозностью такого крупного регионального актора как Турция. Известные противоречия между Францией и Турцией в начальный период ливийской, антикаддафийской кампании были сретушированы и им не дали выйти за рамки дозволенного между двумя натовскими странами. Возможно ли подобное на сирийском направлении, где Турция сделает всё (и уже делает), чтобы взять своеобразный «реванш» за её устранённость от ливийских дел, произошедшую не в последнюю очередь по воле крупнейшего средиземноморского инициатора? Турция стремится не упустить случая стать таким инициаторам и центром притяжения в ближневосточном регионе, в регионе её общих границ с Сирией, с Ираном, с Ираком. Конкуренция между Турцией и Францией не ограничивается только внутринатовской природой и средиземноморским географическим ареалом. Сирийская тема открыла новые грани данной конкуренции Анкары и Парижа, на этот раз в виде опережающей активности в признании легитимности сирийской оппозиции на международной арене. Турция первой предоставила сирийским повстанцам территориальную площадку для организационной консолидации. Франция же опередила Турцию в признании оппозиционного сирийского Национального Совета в качестве легитимного партнёра по переговорам и выдвижении инициатив по созданию гуманитарного коридора для беженцев из Сирии. Данная конкуренция понятна как минимум в свете исторической ретроспективы небезразличия османской Турции и колониальной Франции, которая после Первой мировой войны получила мандат на бывшие турецкие территории к востоку Османской империи, к Сирии.
Россию турецкая амбициозность, повышенная инициативность в сирийских делах на контрпозициях с российскими внешнеполитическими подходами в регионе внутрисирийского конфликта, однозначное позиционирование себя в лагере западных стран антиасадовской коалиции должна всё больше раздражать. Что сдерживает Москву от открытого выражения своего неудовольствия и одновременно, что позволяет сохранять ирано-турецкие отношения на пока безконфронтационном уровне, так это нейтральная позиция Анкары в вопросе ядерной программы Тегерана, направленная на предоставление своих услуг по нахождению взаимоприемлемых решений в этом остром вопросе между западным миром и Ираном.
Проблематичность проводимой стратегии по устранению последних точек опоры Ирана в регионе содержит ещё одну составляющую, заключающуюся в курдском факторе. Последний весьма тесно связан с интересами Турции в регионе и хотя по оценкам экспертов в нынешних событиях в Сирии тамошние курды пока не так активны, как, например, в своё время были их соплеменники в Ираке на рубеже XX – XXI веков, всё же многое из того, что сейчас проводит Турция в регионе содержит в себе элемент гарантированности от курдской угрозы в будущем. Анкара берёт своеобразный реванш за 2003 год, когда её позиция в отношении вторжения в Ирак американских войск привела к обратному эффекту, а именно созданию на своих южных рубежах курдской де-факто государственности с постоянной угрозой в виде радикальной части данного государственного образования в Северном Ираке. Обсуждения возможности создания «буферных зон», зон безопасности вдоль турецко-сирийской границы – это некий зондаж и определённая внешнеполитическая «реконгсценировка на местности». Проблематичность для разработчиков стратегии сдерживания и удушения Ирана в регионе под призмой курдского фактора связана с вероятностью дальнейшего дрейфа Турции в сторону попыток проводить самостоятельный курс на своих южных и юго-восточных рубежах со всеми вытекающими отсюда последствиями в виде военных экспедиций вглубь территорий соседних стран. Надо признать, что данная проблематичность в длинной перспективе может стать полезной находкой для США, так как выбьет из-под ног Турции и Ирана одну из тем их нынешнего взаимодействия в регионе – борьба с «курдским сепаратизмом».
Вашингтонские разработчики ближневосточной стратегии в своё время весьма пристально отслеживали ситуацию в поступательно налаживавшихся с 2004 года сирийско-турецких отношениях и перед ними стояла задача найти темы, раскрутка которых может дать эффект дистанцирования Дамаска и Анкары друг от друга. В свете текущей ситуации данная задача представляется успешно решённой. Как можно предположить, теперь основное внимание будет сконцентрировано на более сложной, содержательно насыщенной задачи добиться удобного для США дистанцирования между Турцией и Ираном. В постановке данной задачи в Вашингтоне сомневаться не приходится, также как в том, что её функциональная реализация уже ведётся продолжительное время и может быть прослежана исследователями в заявлениях американской стороны и действиях её «исполнительного» аппарата. Одно из последних подтверждений этому можно было найти в словах советника президента США по национальной безопасности Тома Донилона 22 ноября этого года во время конференции в стенах вашингтонского Института Брукингса по теме международных усилий в препятствовании реализации ядерной программы Ирана. Т. Донилон упомянул две темы, имеющие прямое отношение к Турции и затрагивающие интересы Ирана, который, не выказывая пока открытого недовольства по этим темам, тем не менее испытывает определённый внешнеполитический дискомфорт от их педалирования со стороны США – размещение на турецкой территории противоракетного радара передвижного базирования в качестве элемента выстраиваемой Вашингтоном архитектуры ЕвроПРО и присоединение турецкого руководства, со слов советника президента США, к «международному хору, призывающему президента Ассада подать в отставку».
В целом ситуация представляется довольно запутанной и её прояснение возможно после крупной встряски в регионе, когда, как мы указывали в наших прошлых работах, вся конфигурация нынешних связей и отношений в регионе будет поднята на воздух и после приземления может дать новые возможности и перспективы для стратегических подходов внерегиональных держав. Проявлением данной встряски может быть вторжение отрядов «Хизбалла» на территорию Сирии для помощи дружественному руководству, что неминуемом приведёт к ещё большей конфронтации по линии «арабские страны Персидского залива – Иран». Это может быть задействование потенциала движения «ХАМАС» с учётом дислокации политбюро этого палестинского движения в Сирии. Это может быть вторжение турецких войск вглубь сирийской территории с соотвествующей реакцией Ирана. Это могут быть, наконец, внутриарабские брожения за лидерство в новой «постливийской», «постегипетской» и «постсирийской» системе координат. Регион стоит на пороге таких развитий и только их дальнейший ход и содержание могут прояснить перспективу новых контуров на Ближнем Востоке.
Очевидным представляется вывод некоторых российских и зарубежных экспертов о высоких ставках стран евроатлантического клуба и их союзников на Ближнем Востоке в текущей региональной игре. Особенно высоки ожидания в связи с заманчивыми перспективами от переформатирования региональной конфигурации в «постсирийский» и «постиранский» периоды в Вашингтоне, где стратегия такого переформатирования находится в процессе реализации.
Михаил Агаджанян, внешнеполитический аналитик