В последнее время в Армении наблюдается заметная активизация политических процессов, отмеченная резкими действиями властей как в отношении Армянской Апостольской Церкви, так и против ряда муниципальных образований. С чем связана эта новая волна давления? Являются ли громкие дела против мэров и священнослужителей исключительно криминальными кейсами или же это целенаправленная «зачистка» политического поля в преддверии будущих выборов?
Чтобы разобраться в этих сложных и резонансных вопросах, VERELQ обратился к известному армянскому политологу, директору Института Кавказа Александру Искандаряну. В этом интервью мы обсуждаем, на что в действительности опирается нынешняя власть — на активную поддержку или на общественную апатию — каковы ее стратегии по удержанию позиций и существует ли риск повторения событий 2018 года, когда подавление оппозиции и уничтожение инструментов влияния привело к политическому взрыву. Представляем вашему вниманию полный текст беседы.
- Сейчас мы наблюдаем достаточно резкие действия властей по отношению к церкви, но с другой стороны, можно сказать, и по отношению к муниципалитетам. Речь в первую очередь об аресте оппозиционных мэров таких городов как Гюмри и Масис Вардана Гукасяна и Давида Амбарцумяна. Почему это делается? В отношении муниципалитетов: это делается сейчас, это связано с выборами или это чисто криминальные кейсы?
- Нет, это, конечно, связано с выборами. То есть даже если это криминальные кейсы, это связано с выборами. Представить себе, что это все случайные совпадения и вдруг обнаружилось большое количество муниципальных служащих и священников, которые совершают преступления, и это просто случилось сейчас по случайному совпадению, — это, мягко говоря, сложно.
Конечно, политический контекст во всех этих делах есть. И следует предполагать, что этот политический контекст — предвыборный. На самом деле подготовка к выборам уже идет. Она идет довольно активно, это видно. И в частности, одной из составляющих выборов является подготовка избирательного поля. И это мы и видим.
То есть люди, которые арестовываются, против которых раскручиваются компроматы и так далее, — это те люди, которых очевидно подозревают в том, что они могут концентрировать вокруг себя оппозиционные настроения, поддерживать эти настроения. Идет ли речь о конкретных людях или о людях, занимающих должности, не важно, — всё это примерно укладывается в одну и ту же парадигму, и, видимо, такого рода парадигма будет существовать до выборов.
==================
ВНИМАНИЕ! Предлагаем читателям подписаться на телеграм-канал ИЦ «ЕРКРАМАС», и быть в курсе всех новых публикаций на сайте yerkramas.org
==================
- Ну, смотрите, подавление этих, так скажем, очагов, местечковых очагов сопротивления в виде муниципалитетов или оппозиционных мэров, — это приводит к расширению сподвижников власти в этих регионах или к большему отторжению изнутри от власти?
- Я вообще не думаю, что власть рассчитывает на поддержку сподвижников, как вы их назвали, на поддержку приверженцев. То есть людей, которые власть поддерживают. Мне кажется, что понятно, что они есть в обществе, и также понятно, что их мало. Людей, которые однозначно поддерживают власть и будут ее поддерживать при любых обстоятельствах, их недостаточно для победы на выборах.
Соответственно, расчет идет на то... Реальным фундаментом власти, реальной поддержкой власти является не поддержка, а апатия. То есть те люди, которые не собираются принимать в этом участие. Борьба идет не за тех людей, которые поддерживают. После всего того, что произошло, после всех этих лет, после поражения в войне, после борьбы с церковью и так далее, понятно, что те люди, которые до сегодняшнего дня продолжают поддерживать власть, — это ядро. И эти люди будут голосовать за [правящую партию].
Более того, следует предполагать, что они хорошо отмобилизованы. И, соответственно, они придут к участкам. Соответственно, задачи две. Две задачи. Во-первых, чтобы явка была малой, чтобы значительное количество людей к участкам не пришли. И из тех, кто пришли, чтобы пришли поддерживающие люди. И чтобы не создалось каких-то точек бифуркации (критический момент или поворотный пункт в развитии какого-то процесса - ред.) к выборам, которые могли бы аккумулировать недовольство и взять какую-то часть апатичного электората, который не придет.
Вот задача. И, соответственно, видимо, эта задача решается таким образом, чтобы все даже потенциальные точки бифуркации, то есть людей, структуры, которые могли бы теоретически сгруппировать вокруг себя протесты, — чтобы каким-то образом с ними бороться и их устранить.
Очень легко понять, почему так происходит. Потому что нынешняя правящая партия пришла к власти таким образом, став вот этой бифуркационной точкой протеста, буквально за пару-тройку месяцев до выборов. В буквальном смысле этого слова, сколько человек было вокруг Пашиняна? Десятки. И более того. И это понимание того, что это в принципе было возможно, приводит к тому, что пытаются такие возможности нивелировать до довольно дальних подступов. Я думаю, что смысл происходящего в этом.
- Ну, развал вот этих точек протеста, развал институциональной оппозиции, я не знаю... Это в конце концов к чему может привести? К тому, что было в 2018 году? Потому что тогда тоже повлиять на власть в какой-то момент стало фактически невозможно политическими инструментами, и все это в конце концов взорвалось.
- Я до сих пор говорил о логике властей, как я ее понимаю. Теперь о своей логике. Мне кажется, что иногда применяемые меры – излишни. В некоторых случаях мне кажется, что не обязательно это делать. В некоторых случаях мне кажется, что можно было бы договориться. Положим, мне кажется, что Церковь изначально в принципе довольно договороспособна была. Ну и так далее. То есть, в принципе, то, что я излагал до этого, — это была, как я понимаю, логика власти.
Теперь вы меня спрашиваете, что из этого может получиться. Из этого может получиться победа на выборах. Более того, она достаточно вероятна. Прогнозы делать на 8 месяцев вперед не стоит. Это было бы неправильно. Но, как социологи говорят, если бы выборы были завтра, очень вероятно, что это могло бы получиться.
Но даже если это получится… Да, еще вы упомянули институциональную оппозицию. Вот институциональной оппозиции власть не боится. Вот парламентскую институциональную оппозицию власть не боится. И именно поэтому очень серьезных репрессий против них мы не видим. Потому что это не воспринимается как опасность.
Но дальше продолжаем. Соответственно, если предположить, что выборы могут быть выиграны, после этого, если предположить, что поствыборные протесты тоже будут пройдены... Потому что протесты будут, выборы будут объявлены фальсифицированными, все будет, признаваться не будут и так далее. Но так как протесты по-настоящему некому организовывать, то и этот этап может быть пройден. Это я вижу вполне вероятным.
Но социальная легитимность власти от этого, конечно же, не повысится. В результате всего этого социальная, небюрократическая, легитимность может понизиться, а бюрократическая останется. И это действительно ситуация, похожая на то, что было до 2018 года. Но [сказать], что уже созрел протест в таком виде, в котором он был к 2018 году, мне так не кажется. Мне кажется, что еще рано. Я могу ошибаться. Иногда это происходит очень быстро, как произошло в 2018 году.
Но в 2018 году был очень серьезный фундамент для революции. Это протестные акции, которые начались еще с экологических и социальных акций (с Тэгута, с Пурака, с кинотеатра «Москва», с «Электрик Ереван») и так далее. Долгий процесс, когда общество, методом проб и ошибок, искало вот эту самую точку бифуркации. И когда был предложен проект, достаточно технически грамотно предложенный [для] концентрации протеста, — это сработало. Так на это ушло, ну я не знаю, довольно много времени.
Сейчас этот процесс, в самом начале, он начался с движения Баграта Србазана. Мне не кажется, что так быстро может произойти вот эта вот самая аккумуляция. А там дальше, потом, после выборов, посмотрим, как это будет развиваться.
- И возвращаясь к последним вопросам, к регионам опять-таки. В целом, мы с одной стороны имеем процесс на укрупнение регионов, там постоянно избираются новые мэры, [и мы видим], что в некоторых местах власти проигрывают. Вообще, в целом, как вы относитесь, как эксперт, к этому процессу укрупнения регионов и региональных выборов? Это что, и насколько это положительная история для страны, для избирательного процесса?
- Смотрите. Неважно, укрупнение, уменьшение. Ну, давайте вспомним. Мы вообще очень похожи сейчас на то, что было перед революцией. Вот власть путем институциональных изменений, сменой Конституции и выборами 2017 года пыталась зафиксировать свое пребывание у власти. Что из этого вышло?
То есть мы делаем институциональные изменения, это называлось тогда переходом от полупрезидентской к парламентской модели. Формально это так называлось. Реально это был переход от суперпрезидентской к суперпремьерской модели. Реально ничего не изменилось в этом смысле.
То есть речь тут... мне кажется, важно не институциональное формирование. Но, например, такие грубые нарушения, которые были в начале существования Республики Армения, то, что "ballot stuffing" называется, массовый вброс бюллетеней, прямые подкупы и так далее, — они ведь постепенно исчезали, и, в общем, так грубо уже никто не работает. Но результат-то все равно примерно такой же.
То есть то, каким образом настроено общество, чрезвычайно плохо репрезентируется в политические элиты. Они по-разному построены. Соответственно, мне кажется, что дело тут не в том, каким образом укрупнять или уменьшать избирательные муниципалитеты или разные уровни, а в этом запросе на протест, отторжение, поляризацию и так далее.
И в этом смысле чрезвычайно показателен и интересен... чрезвычайно интересен показатель именно Гюмри. Потому что Гюмри голосовал не за Вардана Гукасяна. Ведь каждый гюмриец понимает, кто такой Вардан Гукасян. Они голосовали против существующей системы, схемы, людей. И вот это — показатель запроса на протест.
Но пока еще на сегодняшний день запрос есть, ответа нет. То есть спрос есть, предложения нет. И для того, чтобы его и не было, власти пытаются справиться с этой проблемой на дальних подступах.
ИАЦ «VERELQ»