4 мая
Радио как обычно доводит до моих ушей что-то значительное и мешает мне думать. Я решила вести дневник. За месяц до окончания школы эта замечательная идея пришла мне в голову. Почему? Хочу выговориться, а подруг нет, вернее с Галькой мы раздружились. И мне не хочется восстанавливать наши «бартерные отношения», когда со мной дружат лишь за перспективу списать домашнее задание.
Итак, для начала я купила тетрадь – красивую – на обложке нарисованы мои любимые джинсы. То есть не лично мои, а просто джинсы. Надо будет подумать, как сделать исповедальный процесс абсолютно тайным! А то Лиза, заметила дневник, и заглядывает в мою комнату с лукавым видом!
Лиза – это моя мать, мама. Она просит называть себя по имени, чтобы не тревожить ее мыслями о безвозвратно ушедших годах. И все же я подозреваю, что этим она успокаивает свою совесть. Мы оба знаем, что она не додала мне любви и нежности. За семнадцать лет моей жизни Лиза дважды погладила меня по голове: в первый, когда ушел отец, устав от ее бесконечных командировок. И второй раз, когда мой рисунок победил в конкурсе «Родная сторона»…
Записав в дневник все, что произошло со мной за день – ничего особенного, и спрятала его в полку. Пора, как это ни прискорбно, делать уроки.
- Прощай, любимый город… — разрывается радио. Когда-нибудь, я тебя заткну, думаю я.
5 мая
Если бы мне пришлось выбрать самый отвратительный день своей жизни, я бы выбрала этот. Опозорилась так, что только Викин сленг и мат козла Вадика смогут что-то объяснить. Как обычно литературу начали с меня. Я рассказала стихи, стараясь показать осенний листопад, и видимо оттого голос у меня и дрожал, как осенний листочек, который вот-вот смахнет ветерком. Хотя задрожал он по другой причине. Козел Вадик залез в мою сумку! Что ему там надо? Он начал тихо выкладывать из сумки мои вещи и добрался до зеркальца. Как обычно оно с пятнами, и вдобавок оправа сломана. Вадик нашел, что искал! Он брезгливо, двумя пальцами, взял зеркало и стал меня показывать: красить губы и подводить глаза. Роль подводки и помады играл карандаш. При этом он противно открывал рот и закрывал один глаз, как в анекдоте про слона. Я забыла про стих, и кинулась к Вадику, но кто-то подставил ногу, и я растянулась. Класс охнул, а потом заржал. И пронеслось их ржание над школой и потом вывернулось и накрыло собой всю Россию. Все смеялись надо мной, вся страна. Я была в старых потертых трусиках: ни тебе кружавчиков, ни нитки в попу. Все я пропала! Конец. Интересно, можно умереть от стыда на месте? Случай со мной показывает, что нет! Можно умереть от ненависти? Нет! Ведь Вадик должен был исчезнуть с лица земли еще в ту минуту, когда брезгливо скривил рот. Но он этого не сделал, он, как сказали потом девочки, посмотрел на мой зад, и это для него стало очень большим стрессом. По крайней мере, отпрашиваясь, он назвал именно эту причину. Ты еще вернешься, козел.
На перемене, Оля, самая крутая из наших девочек, предложила купить мне трусики.
- Нельзя, — сказала она, — опускать имидж девочек ниже плинтуса.
- Сдохни, Оля, — ответила я, и пошла на физику.
Не люблю перемену. Все носятся как умалишенные и пихаются. Вот и Шамиль, проносясь, словно на пожар, толкнул меня, но извинился. Раньше он толкался и со смехом пролетал мимо, теперь он извиняется. Так ему сказал психолог. Нашему низвергнутому королю Шамилю в школе стало тяжко житься после чеченской войны. Все сразу поняли, что русских с именем Шамиль не бывает, а когда узнали, что такое имя носит и террорист, нашему стало совсем худо. Его задирали из других классов мальчики, а потом побили, что сразу уронило его королевское величество, и уже, кстати, не поднимало. Вот тогда у Шамиля случился нервный срыв. Он всем приказывает, а никто не исполняет, никто не шестерит и не лебезит перед ним. Это стало для Шамиля большим ударом, он стал рвать тетради и бросать их на пол: «Это не я, — кричал он, — взрываю дома, не я-а!».
Шамиля еле успокоили. И все поняли, действительно, это не он, с чего бы тогда так кричал?! Но все равно, король умер, и никто не собирался его воскрешать. Психологи посоветовали родителям Шамиля создать вокруг него атмосферу рыцарства и благородства. Родители видно перестарались, потому что через месяц после всего этого Шамиль стал философом, он начал длинно рассуждать, говорил о добре и зле, но никогда никому не помогал. В общем, от этой войны сильнее всех (в нашей школе) пострадал наш Шамиль. Но он изменился.
- С волками жить, по-волчьи выть, — недавно сказал он Вадику.
- Это где ты волков увидел? — спросил Вадик и заехал Шамилю по уху. Это он зря сделал, потому что низвергнутый король, все же оставался королем. Он взвыл, призывая на помощь всех своих предков, и стукнул Вадика так, что тот замолчал. То есть, Вадик говорил, но исключительно на уроках, когда вызывали к доске, все остальное время он чесал голову и сосредоточенно вглядывался в Шамиля. Наверное, он жалел, что не удержал свои эмоции.
Я старательно описываю в дневнике свои страдания по поводу собственной внешности.
- Лучше бы ты помыла посуду.
Это Лиза. Как обычно просовывает голову в дверной проем, но не заходит. Вечно она не вовремя. Лучше бы ты не рожала меня, подумала я. Вслух я это не произношу. Боюсь скандальной Лизы. Я пишу, что ненавижу Лизу, и закрываю дневник. Теперь его надо спрятать поглубже, а то Лиза прочитает, начнет приставать с расспросами и плакать. Меня коробит то, что я ее побаиваюсь, но ничего не могу с собой поделать. Лиза может быть истеричной, чуть что – крик на всю улицу.
- Прощай, любимый город… — я представляю, как распиливаю радио и закапываю его.
6 мая
Шамиль сегодня долго говорил со мной. После уроков, разумеется. Рассказывал, что Оля кинула его ради одного лба из 11-ого.
- Раньше, — сказал Шамиль, — я бы его убил, но теперь я рад, что наконец-то избавился от этой лживой суки.
Я ему посоветовала зажать пальцами нос и снова повторить эту фразу. Вышло как из американских боевиков. Мы забавлялись пока классная не пришла и не наорала на нас за то, что мы говорим всякие неприличные вещи. Тогда Шамиль гордо встал и сказал так же гордо: «Уйди, женщина. В горах кричать нельзя!». Классная подумав, что у Шамиля опять началось, с криком выскочила.
- И чего ты ее пугаешь? — спросила я его. — Ты же выздоровел давно! Ты кому вкручиваешь?
Шамиль хитро заулыбался, и раскрыл страшную тайну. Оказывается он давно всем впаривает. Особенно родителям, если раньше отец чуть что брался за ремень, то теперь он только багровеет и говорит: «Так нельзя, сынок».
Шамиль несколько раз это повторяет, зажав нос пальцами, и мы снова ухахатываемся. Нас разогнала уборщица. Она сказала, что все слышала и мы у нее теперь в подчинении. Если что, она все расскажет всем!
- А меня не надо брать на хо-хо, — сказала я.
- Разводить на понты, — поправил Шамиль.
- И это тоже, у меня тайны нет – вопрос не ко мне.
Я удалилась с гордо поднятой головой, воображая себя горянкой. День закончен. Надо проучить Вадика и Олю. Она меня передразнивала, думая, что я ничего не замечаю, а Вадик все так же молча рылся в моей сумке и опять насиловал мое зеркальце.
Лиза дома.
- Угадай, почему я дома? — спросила она.
Честно говоря, мне все равно, да к тому же она всегда дома. Лиза – журналист, она работает дома и ругает всех на свете, и компьютер, и редактора, который урезает ее высокопрофессиональные статьи. Мне не нравится, как она пишет, но если я ей об этом скажу, она утопит меня в луже собственной крови. Лиза пьяна — в руке у нее бокал вина.
- Ты чего? — спрашиваю я.
- Ничего, — отвечает Лиза.
Язык у нее заплетается, но вопреки всему она не икает. Только стоит вдребезги пьяная, слегка пошатываясь.
- Я скоро выйду замуж, — сообщает Лиза.
- На здоровье, — говорю я и прохожу в свою комнату.
Хорошего в Лизе мало, но есть одно ее несомненное преимущество перед остальными. Она уважает мое пространство и никогда не нарушает его. По крайней мере, при мне. Без меня она бесстыдно роется в моих вещах, видимо собирая на меня компромат, при этом бессовестно сбрасывая пепел от сигареты на пол, что и выдает ее присутствие в моей комнате. Сейчас она последовала за мной, это меня удивило и насторожило.
- И да будет тебе известно, — сказала она, ткнув в меня длинными пальцами с зажатой между ними сигареткой.
Мне ничего не известно, ответила я про себя.
- Да будет тебе известно, — повторила она, словно поняв, что я ей мысленно отвечаю, — я очень рада! И я нашла человека.
Слово «человека» она произнесла несколько пафосно.
- Хорошо, — защитилась я, и прошла к столу.
- Да, хорошо, — сказала Лиза. Мой благожелательный тон отрезвил ее.
- Конечно, хорошо, — раздался над моим ухом гнусавый голос. Я вздрогнула.
- Хи-хи, не бойся детка, — сказала Лиза, — это твой новый папочка. Его зовут Страдиварий.
- Ну, Лизонька, — загнусавило над ухом, — меня зовут Петр Петрович.
- Ага, — подтвердила Лиза, хихикая, — и фамилия у него Петров.
- Совершенно верно, — снова загнусавило и икнуло.
Вот она, моя треклятая юность, подумалось. Смрад, чад, перегар, пьяные рожи, липкие лапы похотливых собутыльников мамаши. Правда, ничего такого никогда не было. Но кто знает эту Лизу. Возможно ее уходящая молодость, взглянув на Лизу, я поправилась ушедшая. Мой внутренний монолог прервал Страдиварий.
- Я буду хорошим отцом, — сказал он.
Мой скептический взгляд привел его в замешательство.
- Я постараюсь быть хорошим отцом.
Чтоб ты сдох, отозвалась я про себя.
- Страдиварий будет наездами, — не терпящим возражения тоном, сказала Лиза больше для Страдивария, чем для меня. — Ты знаешь, — продолжила она, обращаясь ко мне, — что тебе надо привыкнуть к нему. Поэтому ровно в восемь часов вечера мой муж покинет нас и уйдет к себе.
Лиза потрепала Страдивария по волосам.
- Мы будем жить так до тех пор, пока Лада (это я), не окончит школу и не поступит куда-нибудь. Ты же знаешь, дорогой, девочке надо привыкнуть к тебе. Ты не против?
- Не против, — смиренно откликнулся Страдиварий.
Они удалились, унося с собой запах дешевого вина (будто я знаю дорогое!), и все амбре, исходящее от Страдивария и моей дорогой Лизы. Через час Лиза его выпроводила. Она зашла ко мне сообщить об этом, и, попутно поправляя прическу, заявила, что терпеть не может Страдивария, но вот оказия, беременна от него.
- И как это меня угораздило?! — простонала Лиза и ретировалась.
Слава богу, подумала я.
- Может, ты погуляешь? – Лиза вернулась.
Не мешай мне, Лиза, попросила я, конечно же, про себя.
- Ты не любишь выходить на улицу, это меня беспокоит. Выйди, погуляй, или посиди на лавочке, подыши свежим воздухом.
Чтобы меня изнасиловали и убили, или ты хочешь, чтобы я пропадала где попало, и приходила домой под утро, опять сказала я про себя.
- Мне уйти сейчас? — спросила я, поднося к ее носу будильник: 22.00.
- Ну да, я не вовремя занялась воспитанием, — сказала Лиза, поцеловала меня в голову и теперь уже наконец-то оставила меня в блаженном покое. Слава, богу.
- Прощай, любимый город… — и какая зараза постоянно крутит эту песню?!
14 мая
Прошла целая неделя, прежде чем я снова села за дневник. Нервы ни к черту. Лиза со своим нытьем, что Страдиварич все-таки – не мужчина ее мечты. Галя достала своими издевками, Вадик окончательно затрахал мое зеркальце, и вдобавок, в нашем классе появился новенький. Обнаружил он себя тем, что наступил мне на ногу.
- Чтоб ты сдох, — сказало я ему свое коронное.
- Зачем? — удивился он, и, как мне показалось, искренне.
- Вах! — добавил Олег, который сразу невзлюбил Ашота (это новенький).
Ашот был очень высоким и накаченным, и потому все мальчики немного обеспокоились. Девочки тоже. Как оказалось, у Ашота есть девушка. Это была маленькая Ксюша из нашего 11-го «Б». Ксюша была худой, но щекастой. Если сфотографировать ее до шеи, то создастся впечатление, что Ксюша – бомбовоз. Но это не так, она худая и плоская уродина. Что он нашел в ней, никто не понял, но на всякий случай, все девочки разом почувствовали себя оскорбленными до глубины души. В общем-то, Ашот перешел в нашу школу и наш класс из-за Ксюши, и это обстоятельство было совсем не в его пользу. Больше всех возненавидел Ашота Олег. Он был скинхедом. Правда, умеренным, так он себя называл. Но мы подозревали, что он нам всем плетет, поскольку ни разу не был замечен ни в одном конфликте, а скинхеды, как известно, бритоголовы и скандальны, ни одного, ни другого у Олега не было, но на всякий случай его побаивались и не задевали как других. Появление Ашота больше всех насторожило Олега. Он понял, что надо что-то предпринимать, но что, пока не решил. На его счастье большой и неуклюжий Ашот сам нарвался – он попросту отдавил Олегу ногу, когда шел из раздевалки на химию. Кто увидел это, тот замер, даже Ксюша – она поняла, что случилось непоправимое. Ашот же ничего не понял, он даже не извинился. Все остановились и посмотрели на Олега. Олег тоже удивился – он ждал, что к нему бросятся в ноги, и будут молить о пощаде, но этого не случилось. И все поняли, что новенькому надо объяснить правила. Но Ашот мало того, что спокойно уходил, он сделал еще одну ошибку – он толкнул Шамиля и опять не извинился. Все ахнули – развязка была близка. Однако вопреки ожиданиям, Шамиль не кинулся на Ашота – он тоже застыл от неслыханной дерзости. Ашот же преспокойно уселся в классе на свое место, а подлетевшая Ксюша что-то торопливо шептала ему на ухо. На страстный ушной монолог, он только вертел головой и мычал, типа — да? После уроков Олег и Шамиль вызвали Ашота на разговор. Судя по Ашоту, разговор вышел неприятным. Олег ликовал, он рассказал новенькому о правилах хорошего тона, при этом умело обойдя национальный вопрос. И Ашота побили, и скинхеды, как бы, не при чем. Но ребята видимо что-то не дообъяснили, потому что на следующий день Ашот в отдельности втолковал сначала Олегу, а потом Шамилю, что новеньких надо привечать. Но видимо и он не был убедителен, потому что назавтра Шамиль и Олег вместе разъясняли правила поведения в обществе… Видно опять что-то упустили… Вся эта катавасия длилась дня четыре, когда ребята спросили Ашота, почему он тратит время и сразу обоим не пытается объяснить, что он, Ашот, парень неплохой. На это Ашот, подумав, ответил, что ему тяжело вбивать всем сразу, поодиночке – привычнее, и он потер кулак о штанину. Однако ни Шамиль, ни Олег сдаваться не думали. Олег решил пожаловаться своим.
Они с Шамилем собрались и пошли к скинхедам. Те сначала не поняли, чего от них хочет Шамиль, ведь сначала Олег отмалчивался, давая возможность выговориться Шамилю. Потом Олег вступил в разговор, то есть он продолжил монолог Шамиля. У одного из скинов на нервной почве зачесалась спина, и он извивался, доставая зудливым местом спинку шезлонга. День был хороший, обоих только что отпустили на поруки, а монологи Шамиля и Олега хотя и призывали отбить бока какому-то Ашоту, но напрягали сильно. Наконец один из них понял, что его беспокоило. Он кинул в сторону Олега уничтожающий взгляд, и переспросил как тот только что назвал своего «другана»? Олег открыл было рот, чтобы назвать Шамиля Шамилем, как вдруг запнулся и посмотрел на голубоглазого, но смуглого и черноволосого Шамиля оценивающе. К несчастью первый слог был произнесен, и Олег выпалил второй – рик, Ша-рик. Скины удивились, почему Шарик.
- Он круглый, — не моргнув, ответил Олег.
Шамиль на самом деле был высоким и худым красивым юношей, поэтому неудачно выбранное имя лишний раз убедило скинов, что в их рядах затесалось немало придурков, о чем они, к слову сказать, рассуждали, пока их не потревожили.
- Надо их побить, — сказал один из скинов, — здесь чего-то не так.
- Они нас за лохов держат, — догадался другой.
Здесь бы незадачливым челобитчикам уйти, но дело вконец испортил Шамиль, который решил пофилософствовать с хорошими парнями. Он сказал, что еще несколько лет назад, он был королем, но теперь его скинули, о чем он ни на минуту не жалеет. Потому что надо жить будущим, а зазнаваться не надо, это ни к чему.
- Я тоже зазнавался, — сказал Шамиль, — ни к чему хорошему это не привело, — грустно подвел он черту.
И хоть бы здесь им надо было уйти, оставив скинов раздумывать над словами Шамиля. Но тот в подтверждении сказанного по-дружески хлопнул одного из них по плечу. Это было началом конца, как потом рассказывал Олег. То ли панибратство Шарика скинам не понравилось, то ли Шамиль не рассчитал дружеский хлопок, в общем, что случилось потом, скины не смогли объяснить и в милиции, куда их привезла патрульная машина, к счастью для Олега и Шамиля проезжавшая мимо. Узнав, что Шамиль – чеченец, а двое нападавших были скинами, в милиции почесали затылок и стали оформлять нападение по национальному признаку. Однако в деле открылись непонятные подробности, например, почему жертвы сами пришли к скинам? Об этом спросил милиционер, составляя протокол.
- Надо было разобраться с Ашотом, — честно ответил Олег.
Шамиль оказался умнее, он не знал кто такой Ашот, и что от него хотят. Просто Шамиль подозревал, что на этот раз отец все-таки пустит в ход ремень. Скины тоже были не дураки, и сказали, что и Олега, и Шамиля не знают и видят в первый раз.
- Как в первый раз, — разозлился милиционер, — вы же их били!
Но Шамиль и Олег быстро сориентировались и помотали головами: «В первый раз их видим», — сказали они.
- А синяки? — спросил милиционер.
- Это Ашот, — ответил Олег.
Загадочный Ашот всплыл во второй раз, и через час он был доставлен в милицейскую часть испуганный и недоуменный. Скинов Ашот тоже видел в первый раз, и от всего отказался сразу.
- Никого не знаю, — сказал он.
- А почему они тебя знают?
- Вы знаете всех, кто знает вас? — спросил Ашот, поставив милиционера в состояние ступора, и тем самым, заслужив уважение даже скинов.
А потом в милицию явился тоже испуганный и недоуменный отец Ашота, он поговорил с кем надо и всех отпустили. Расходились ребята, думая о том, что при других обстоятельствах можно было бы и подружиться. Один из скинов, дав под зад чернявенькому пацаненку лет 10, вздохнул: «Хер, что поймешь», — сказал он, и они, не оглядываясь, пошли восвояси.
На следующий день весь класс знал уже обо всем, а Ашот наконец извинился за то, что наступил на ногу Олегу и толкнул Шамиля. Ребята хотели подружиться, но тут Олег сморозил очередную глупость. Он спросил по-дружески у Ашота, что он нашел в этой уродине? Ашот было занес кулак над Олегом, но Шамиль перехватил его. Ашот передумал сражаться за Ксюшу, но дружить уже не стал.
- Ты не знаешь, что случилось с радио? – спрашивает Лиза тревожно. Кажется, она сроднилось с ним больше чем со мной и Страдиварием.
- Нет.., — мотаю я головой, и добавляю, — и на кухню я захожу редко.
15 мая
Кажется Ксюша кинула Ашота. Какая радость! И чего это он занимает мой ум? Чур, меня, чур. Сегодня меня похвалили. Математичка сказала, что наконец-то она с чистой совестью может мне поставить тройку. Засунь ее себе, подумала я, мило улыбнувшись. Видно мое лицо растянулось в такой фальшивой улыбке, что Вадик прервал свое недельное молчание и выразил опасение, что я лопну.
- А ты отойди, — вспомнила я рекламу.
- Вот-вот, — поддержал меня Ашот.
Опять он. С чего бы?
- Давай заново дружить, — предложила мне Галька.
Я равнодушно пожала плечами и ушла. Зачем? Скоро школа закончится. Не хочется расставаться, но и видеть их физиономии на протяжении одиннадцати лет – это самое большое принуждение и насилие в моей жизни. Можно сказать от звонка до звонка отгрохала, одиннадцать долгих лет. Скоро школа канет в Лету. И, слава Богу!
Опять Викина кодла передразнивала мою походку. Я хожу некрасиво, то задом виляю, то, пытаясь быть похожей на моделей с подиумов, стараюсь выверять каждый свой шаг. У меня не получается, и потому надо мной подсмеиваются.
Впервые за эти годы я посмотрела Викиной кодле прямо в лицо.
- Сдохните, суки, — сказала я.
Это самое плохое мое ругательство. Хуже слов я не употребляю.
- Это ты нам?! — протявкало оттуда.
- Да, — сказала я.
Я уже ничего не боюсь, и мне наплевать на них. Модельная внешность моих будущих бывших одноклассниц больше не вызывала во мне зависти. Скоро не будет в моей жизни ни их, ни этой школы. Огради меня от этих дур, господи.
- Сейчас мы тебе покажем, кто сдохнет, — сказала Вика и выступила вперед. Она подошла ко мне и ударила бы, но неожиданно перед ней вырос Шамиль.
- Фи, — сказал он, — драка не подходит таким красавицам.
- Ты кого имеешь в виду? — нервно спросила Вика. Она всегда так ведет себя – нервно-утонченно.
- Только тебя, — успокоил ее Шамиль, шепча на ухо всякие приятные слова.
Наверное приятные, потому что Вика зарделась, словно свекла. Интересно, что, несмотря на свой достаточно разгульный образ жизни, она не утратила способность краснеть. И что же он ей такое говорил? Но для меня видно не все закончено. Уходя, Вика повернулась ко мне и прицелилась: «Ты – труп», — сказала она.
Надо быть начеку, иначе мне кранты. Вика умеет мстить. Черт меня дернул подойти к ним. Утешает меня только то, что скоро мои мучения закончатся.
18 мая
Я не хочу жить. Мне стыдно. Позор, который я испытала два дня назад, никак не покидает меня. Вика отомстила мне жестоко. После физ-ры, в раздевалке, ее кодла налетела на меня, они стащили с меня всю одежду, и голой вытолкали за дверь. У раздевалки стояли предварительно приглашенные на сие действо их друзья из других классов. Они смеялись и фотографировали меня на мобильный. Я не знаю, сколько это продолжалось. Кто-то из этих скотов пытался раздвинуть мне руки, которыми я прикрывалась. Потом я услышала чьи-то голоса. Это были наши мальчики. Они встали передо мной. Олег, Вадик, Дима, Сережа, Шамиль и Ашот. Шамиль завернул меня в свою рубашку. А потом началась драка. Ребята били этих скотов, и если могли выхватить мобильник, то кидали с силой об пол. Вся школа сбежалась. Директриса увела меня в свой кабинет. Я не могла говорить, а зубы бились об стакан с водой. Директриса что-то говорила и по-матерински, то, чего Лиза себе не позволяла, гладила меня по голове. Директриса долго и страшно кричала на Вику, и даже не слушала ее объяснений. Потом мне принесли мою одежду, вызвали Лизу и отправили домой. Перед этим у Лизы была истерика в кабинете у директора. Кажется, ей стало плохо с сердцем.
Я третий день не хожу в школу, и Лиза меня не торопит. Она боится оставлять меня одну, и надоела тем, что каждые пять минут заглядывает в комнату. Она ушла за хлебом в магазин, а я подошла к окну. Вид с шестого этажа не ахти какой. Интересно, если я брошусь вниз, что будет? Словно какой-то голос поддержал меня, — будет все окей, сказало внутри меня. Стыдно не будет больше никогда. Я снова взглянула вниз. Я открыла окно и подумала, что надо написать записку Лизе. Написать, что она ни в чем не виновата. Страстное желание полететь овладело мной. Надо поменять трусики и искупаться. А то там в первую очередь кинуться смотреть на твои трусики, сказал мне внутренний голос гнусавым Страдиварием.
Но природная чистоплотность взяла вверх, все-таки я третий день не моюсь и не расчесываюсь. Надо бы привести себя в порядок. Я пошла искупаться. Нежась в ванне, я подумала, что было бы неплохо перерезать вены. Сильный стук в дверь привел меня в чувство.
- Лада, Лада… — это Лиза.
- Я купаюсь, — крикнула я.
Но Лиза не уходила. Она продолжала стучать в дверь ванной и звать меня.
- Мне надо поговорить с тобой, — молила она.
Как ты не вовремя, Лиза!!! Ты всегда не вовремя! Надо было выходить, иначе Лиза бы разнесла дверь: и бритвы нет под рукой, и Лиза много шума создает. В следующий раз…
Когда я открыла дверь, то Лиза по обыкновению даже не взглянула на меня. Она прошла на кухню.
- Что ты хотела мне сказать? — спросила я, пройдя за ней.
Лиза сообщила мне, что беременна. От досады я чуть не упала со стула.
- Я знаю, — заорала я.
- Да, — кивнула Лиза, — но без тебя я ребенка не подниму.
Откуда она знает?!
- Почему без меня? — прошептала я.
- Ты мне нужна, — сказала Лиза. – Я боюсь… Ты окончишь школу, мало ли…. вдруг уедешь куда от меня… или выйдешь замуж, что я буду делать?
- Замуж?! — возмутилась я. — Замуж? Ты думаешь в моем положении можно думать о замужестве?!
- Я просто боюсь рожать, — объяснила Лиза. — Мне надо быть уверенной в том, что случись что со мной, ты не бросишь малыша.
- А что может с тобой случиться? — спросила я.
- Мне врачи сказали, — Лиза перевела дух, — что в моем возрасте и с моими болячками рожать опасно. — Я могу умереть.
- Ты долго думала, что мне навешать? — я разозлилась.
Кажется, я спросила слишком резко. Лиза заревела и бросилась ко мне.
- Если ты захочешь быть единственным моим ребенком, я сделаю, как ты скажешь, — Лиза держала меня за руки.
- Ты способна ради меня пойти на такое?! — я удивилась.
Лиза кивнула.
- Я хочу, — сказала я, — звони и договаривайся о времени.
Лиза застыла, но только на миг. Она кинулась к телефону и стала дрожащими руками набирать.
- Ты что наизусть знаешь номер? — спросила я, заподозрив подвох.
- Я набираю женскую консультацию, свою докторшу, — объяснила Лиза.
Она попросила Наталью Павловну, потом что-то спрашивала и на том конце ей отвечали. Лиза положила трубку и повернулась ко мне.
- Все, — сказала Лиза, — я договорилась. — Теперь ты у меня будешь моей любимой единственной дочкой.
И, наконец, она сделала то, что и должна была сделать мама. Она обняла меня.
- А кто у тебя должен был быть? — спросила я.
- Неважно, — ответила Лиза.
- И все-таки, — настаивала я.
- Дочка… наверное дочка.., — сказала Лиза.
- Еще одна? — ужаснулась я. Лиза кивнула.
- Ну уж нет, — я возмутилась. – Ты что, ищешь легких путей? Нет уж, — сказала я, — рожай и мучайся с ней так, как со мной не мучалась!
Лиза недоверчиво взглянула на меня.
- Что ты сказала? — спросила она. Кажется, она боялась поверить, что я нам даю еще один шанс.
- Я пошутила, — сказала я. — Я хочу сестричку.
Лиза завыла от радости. Она долго целовала мое лицо и спрашивала, по-собачьи, преданно заглядывая в глаза.
- Ты ведь ничего не сделаешь, правда, правда?
- А что я должна сделать? — спросила я, хотя знала, о чем спрашивает Лиза.
Лиза смутилась и сжала мое лицо в ладонях. Конечно, я хотела сказать мама, но у меня язык не повернулся, так ведь недолго мать и до инфаркта довести на радостях. Однако где была моя голова? Бедная сестричка! Больше я постараюсь вас не беспокоить, мои дорогие. Я чмокнула маму в щеку.
- Завтра я пойду в школу, — сказала я, — надо сдавать экзамены и получать аттестат. — Все, Лиза, я хочу спать.
19 мая
Занятия продлили до конца месяца. Класс меня встретил смущенно. Если раньше меня не замечали, то теперь находили повод, чтобы пообщаться со мной. Потом на перемене подошла Вика и сказала громко на весь класс: «Извини меня, Лада. Извини нас», — сказала она. Раскаяния в голосе не было.
- Ничего, — сказала я, — скоро школа закончится, и я забуду о тебе.
Я отвернулась и пошла. Надо же подумала я, еще вчера я хотела умереть.
Мальчики вели себя со мной как обычно. Только Вадик больше не докапывался до моего зеркальца. После уроков, я задержалась и слышала, как Ашот уговаривал в чем-то Ксюшу, но она не стала слушать и ушла.
- Что-то не так? — спросила я, не выдержав, и испугалась, что он меня пошлет за мое любопытство далеко-далеко.
Но он рассказал, что Ксюша не хочет носить армянскую фамилию.
- У меня мама русская, — поделился он, — может взять ее фамилию?
Он был удручен и задумчив.
- А какая у мамы фамилия, — спросила я.
Ашот сконфузился.
- Ты не знаешь? — удивилась я.
- Загогулько, — выдавил он из себя.
- Да-а… — попыталась изобразить на лице безразличие. Потом постаралась придать моей расплывающейся физиономии опечаленный вид, такой же, как и у Ашота. Но…. удержаться я не смогла.
- Извини, — бормотала я, держась за живот. — Извини, — пыталась я сказать серьезно, но у меня не получалось, кажется, за всю жизнь столько не смеялась. — Прости меня, Ашотик, — я вытирала слезы, — никому не скажу, никому.
Ашот понимал и не обижался: фамилия и впрямь смешная. Он решил спросить у отца что делать. На том мы и расстались. У выхода из школы меня ждал Шамиль.
- Хочешь, я тебя провожу, — спросил он.
- Не надо.
Шамиль однажды защитив меня, видимо решил продолжить благородное дело.
- Но, в любом случае, — сказала я, — спасибо. — Ты и я одной крови, друг.
- Ты хорошо сказала, — расчувствовался Шамиль.
- Я знаю, — сказала я, и, помахав ему рукой, поплелась домой.
Открыв своим ключом дверь, я услышала голоса на кухне, и решила, не обнаруживая себя, подслушать о чем говорят Лиза и Страдиварий. Кстати, Лиза его прозвала так не зря. Страдиварий окончил музыкальную школу по классу скрипки, и в его двушке она висела на видном месте, думаю, для понта. Мол, смотрите, какой я интеллигентный.
Страдиварий уговаривал Лизу не рожать. Ах, подлец, сделал ребенка и в кусты?! Я прошла на кухню. Меня не ожидали. У Лизы были мокрые глаза, но мой уничтожающий взгляд был замечен.
- Нет, — Лиза поняла, что я подслушала, и испугалась, — это не Петенька, это не он.
- Я все слышала, — сказала я, и добавила многозначительно, — все.
- Ты не поняла, — Лиза снова испугалась, — Петенька очень хороший.
Лиза говорила искренне, и я успокоилась, и пошла к себе. Надо было готовиться к выпускным. Предстоящие экзамены меня не пугали, но время от времени в мозгу проплывало не останавливаясь: скоро экзамены. Фраза выскакивала в любое время суток, даже во сне.
Мысль о том, что еще с дня четыре назад мне не хотелось жить посетила меня ненадолго и испарилась.
На кухне было тихо. Страдиварич чинил радио. Радио долго не поддавалось, но потом словно сплюнуло: «Прощай, любимый город…».
20 мая.
Ашот сегодня пришел с фингалом. На переменах он вел себя странно, слушал этническую музыку, и если его спрашивали, отвечал с готовностью, что это армянская музыка.
- Правда, хорошая? — интересовался он у всех.
Мальчики тактично говорили, что да, нравится. Девочки фыркали, пока Вика не сказала, что этническая музыка очень модная, и подсев к Ашоту, стала показывать, что ей нравится очень-очень.
Сдохни, сука, подумала я. Вика, зная о размолвке Ашота и Ксюши, решила на этом сыграть.
Ксюша видимо приревновала и тоже подсела к Ашоту слушать этническую музыку. После уроков я спросила у Ашота, что с его глазом.
- Я спросил у отца можно ли взять мамину фамилию, — сказал несчастный Ашот.
Меня опять разобрал смех, а потом любопытство.
- Прости, Ашотик, скажи мне, ну что такого ты нашел в Ксюше?
Кажется, вопрос этот и Ашот уже сам себе задавал, поэтому он не стал на меня бросаться.
- Не знаю, — он пожал плечами. — Мы с Ксюшей почти три года вместе. Последнюю неделю я так тягощусь ею, убежал бы.
- Может, ты влюбился? – предположила я.
Ашот взглянул на меня и признался, что да, кажется ему начал нравиться другой человек. Очень-очень. Наконец, он выдавил из себя, что влюбился.
- Кто, Ашотик? — спросила я.
Он многозначительно смолчал. Ух, ты! Неужели это я?! Я очень удивилась, мне никто никогда не признавался в любви. Я чувствовала, что это я нравлюсь, но Ашот сказал, что не может назвать мне этого человека.
- Знаешь, — сказал он, — Ксюша согласилась выйти за меня при условии, что я не стану настаивать на том, чтобы она носила паранджу в Армении.
- А армяне носят паранджу? — удивилась я.
- Не знаю, может в Армении носят, — сказал он неуверенно. — Надо у папы спросить.
Мне захотелось отсоветовать его расспрашивать отца, но я сдержалась. В конце концов, надо учиться на собственных ошибках.
Лиза со Страдиварием ждали меня с борщом.
- Спасибо, — поблагодарила я, уплетая за обе щеки.
- А давайте, — сказал Страдиварий, — купим Ладе модную одежду.
- Зачем?
- Чтобы ты была самой красивой, — сказала Лиза, погладив меня по голове. С тех пор как Лиза смирилась с мыслью стать матерью во второй раз, она стала проявлять нежность, и попеременно ластилась, то ко мне, то к Страдиваричу.
- Я хочу, чтобы ты модно постриглась и красиво оделась, — сказала Лиза.
- Я тоже хочу.
- Тогда пойдем прямо сейчас, — предложил Страдиварий.
- Я устала, — попыталась я отговориться, но меня уже никто не слушал. Они взяли меня под руки и усадили в машину Страдиварича…
Какая я красивая. Жмурюсь от непривычно красивого отображения в зеркале. Юбка на мне теперь выше колен, и обтягивает бедра. Оказывается у меня красивые ноги, и есть талия. Странно, я знаю себя, как может знать сам человек самое себя, но не ожидала увидеть такое. Кажется, завтра мои одноклассники будут в шоке. Я так красиво одета и подстрижена, что они сразу попадают на пол от зависти. Я имею в виду девочек.
- Ты не знаешь куда делось радио? – спросила Лиза, восхищенно глядя на меня.
- Не-а, — мне определенно нравился человек в зеркале.
- Может, у нас на кухне барабашка завелся? – предположила Лиза.
21 мая
У Ашота фингал под другим глазом. Теперь на переменах он усиленно листает большую книгу с красивой обложкой. На обложке написано «История Армении». С Ксюшей он окончательно порвал.
- У нас нельзя без паранджи, — заявил он Ксюше, как только увидел меня, — ведь мы переедем в Армению.
Для класса мое появление стало шоком. Вика буравила меня недобрым взглядом. Сдохни, сука, сказала я про себя, в сотый раз ощущая ее неприязненный взгляд. Видимо я переборщила, потому что на физ-ре, Вика сломала ногу, и думаю, исчезнет из моей жизни раньше, чем я ожидала. Мне выражали восхищение наши мальчики, и даже девочки.
- Одна-ако, — протянула Галька.
- Однако, — передразнила я ее невозмутимо, и отвернулась.
Шамиль и Ашот как обычно задержались после уроков, я тоже.
- Пойдем в кафе, — предложил Шамиль.
С этого все и начинается, подумала я, кафешки, подмешанная водка в коктейль и все остальное, в том числе продажа в сексуальное рабство. Взглянув на их наивно-восхищенные (естественно, от моей невиданной красоты) лица, я вздохнула и поперлась с ними в кафе. По дороге к нам присоединились Олег и Вадик. Кажется, я влюбилась. Шамиль заказал нам всем мороженое, коктейли и колу. Олег и Вадик говорили без умолку. Ашот влюблено молчал. Шамиль вел себя как благородный друг. Потом все меня проводили до дома.
Лиза была удивлена.
- Это кто тебя провожал? — спросила она.
- Одноклассники.
- Они тебя не обидят? — забеспокоилась Лиза.
- Нет, — сказала я. — Мы с ними одной крови.
Когда Лиза удивляется, у нее смешно поднимаются брови.
22 мая
На перемене Ашот признался мне в любви.
- Ты очень легкомысленный, — сказала я. — Совсем недавно ты хотел жениться на Ксюше, теперь ты то же самое предлагаешь мне.
- Ты мне отказываешь? – он огорчился.
- Да, — решила я испытать его.
- Все равно, я буду доставать тебя своим тоскливым видом, и ты пожалеешь меня и влюбишься.
- Почему я должна влюбиться? — мне нравилось его подзадоривать. — Я не хочу, ты очень легкомысленный.
Других аргументов против Ашота у меня не было.
- Так, — сказал Ашот, и подозрительно глядя на меня, отошел.
Я даже пожалела, что поторопилась.
На уроке математики, Ашот поднял руку и попросил, чтобы ему разрешили сделать заявление. Училка разрешила.
- Я люблю Ладу, — сказал всем Ашот. — Я полюбил ее настоящей любовью с тех пор как увидел.
Класс сначала загудел, а потом замолчал.
- Велика важность, ну и что? — нервно отозвалась Вика. Перелома у нее не было, но она сильно растянула лодыжку и прихрамывала, как раненый боец.
Ксюша только хмыкнула и повела плечами. На перемене она подошла ко мне и сказала, что поможет в приобретении паранджи. Я как обычно хотела пожелать ей сдохнуть, но что-то меня удержало. Все-таки она — потерпевшая сторона. Ашот снова подошел ко мне.
- Ну что? — спросил он.
- Я согласна взять твою фамилию и носить паранджу, — ответила я.
- Спасибо, — сказал Ашот, — но у нас не носят паранджу.
- Я знаю.
23 мая
Я счастлива, как может быть счастлива девушка, которую любят. И Лиза тоже счастлива, ее тоже любят. По-настоящему. Мы вчетвером гуляем по паркам, ходим в кино. И лелеем мечту узреть красивого и здорового младенца Лизы, то есть, мою сестричку.
5 августа.
Позади экзамены. Впереди дизайнерский факультет (я хорошо рисую), и свадьба. Мой дневник надолго засядет в ящике моего письменного стола. Прощай, дневник.
5 августа
Пять лет прошло с тех пор, как Лиза умерла при родах. Мы осиротели. Как оказалось, мама не придумывала, когда просила не оставлять сестричку. Ей нельзя было рожать… Когда слезы подкатывают к горлу, я смотрю на маленькую Лизу, и понимаю, что она должна была родиться. Лиза мне как дочь, я не чувствую ее сестричкой. Помимо Лизы у меня растет сын. Я назвала его Ашотиком.
В моей комнате на стене траурные фотографии любимых и близких людей. Это мама, Ашот, Петр Петрович Петров, то есть Страдиварий, Шамиль и Вадик…
Ашота я потеряла когда Лизоньке и года не было. Вместе с Шамилем. Олегом и Вадиком они зарегистрировали охранную фирму в Москве, и обмывали это дело в ресторане… Когда ребята вызывали такси и куражились, склоняя официанточку к более близкому знакомству, Ашот вышел покурить. Увидев толпу из 15-20 пацанов, в этот день был футбольный матч, кто-то с кем-то играл, обрадовался. Неохота было идти за забытой на столике зажигалкой, и потому попросил прикурить у скинов… У них были ножи и арматура… Ашот отбивался, как мог… Потом вышел Шамиль, думая, куда же делся Ашот, а за ним на крики прибежали Олег и Вадик…
Выжил только Олег. Остальные, в том числе, мой любимый, скончались на месте от множества, как напишут потом, ранений, несовместимых с жизнью. Самым старшим из них был Вадик. За неделю до гибели ему исполнилось 20 лет.
…Недавно приезжал Олег, сказал, что заходил к родителям Ашота, но в их квартире живут другие люди. Я рассказала, что они переехали в Армению, и зовут меня к себе. Перед вылетом Олега в Москву, мы с ним побывали на кладбище. Олег был сдержан, и немногословен. Но спокойствие его было кажущимся, когда он увидел двух бритоголовых пацанов, он резко вывернул руль и направил машину на них. Слава богу, у ребят оказалась хорошая реакция, иначе беды было не избежать. Прощаясь, он едва коснулся губами моей щеки, но в его глазах я прочитала нечто большее и испугалась. Словно прочитав мои мысли, он отвернулся и, уходя, бросил через плечо, что скоро женится.
Так закончилось мое недолгое счастье с Ашотом. Но у меня есть мои малыши — Лизонька и Ашотик — два моих сердца, две моих любви… Страдиварий спился через год после смерти мамы. Он замерз, уснув на морозе.
Через несколько дней я закончу все дела, возьму нужные документы, соберу только самое необходимое и перееду в любимый город моего мужа — в Ереван. Его родители с моего согласия уже забрали сына, и ждут нас. И я знаю, что не смогу их оставить совсем одних. Теперь наша очередь ехать туда к мужу и отцу. Я беру с собой самое дорогое – фотографии моих любимых, и землю с могил мамы и Страдивария, Шамиля и Вадика. Я присыплю эту землю на новую могилу Ашота. Но я буду приезжать в мой город, ведь и здесь остались могилы моих любимых людей.
- Мы с тобой одной крови, — сказала я поочередно Лизе и Страдиварию, Шамилю и Вадику. — Прощай мой любимый Краснодар, здравствуй Ереван.