Автор публикации, в конце 90-х годов появившейся в “Литературной Армении”, Юрий КВЕЕС — человек необыкновенный. Латыш, родившийся в грузинской столице, он изначально тяготел к искусству, истории и литературе. Уже взрослым он переехал Ереван и сроднился с армянской землей, с ее народом и историей. Изучал страну подробно и с удовольствием. Писал статьи историко-культурного содержания — очень интересные. Раскапывал книги и свидетельства о посещении Армении европейскими путешественниками, углублялся в хитроумные перипетии подчас необыкновенных текстов, писал статьи об армянской культуре и искусстве. Очерк Ю.Квееса, сокращенный вариант которого предлагаем читателю, посвящен Яну Янсу Стрейсу, голландскому... Назовем его путешественником и художником, поскольку он проиллюстрировал гравюрами свою книгу “Три путешествия” (1676 г.) — сегодня библиографическую редкость. Голландца современники, да и не только они, принимали с недоверием и подвергали жесточайшей критике. Особенно за описание восхождения на Арарат — христианскую святыню. Конечно же, они были не одни. В просвещенном XIX веке не верили и другим восходителям на Арарат — Парроту, Абовяну и др. Стрейс же до самой смерти в 1694 году отстаивал свою правду.
...После многодневной тяжелой дороги 30 июня 1670 гада караван достиг наконец Еревана. Настороженно и внимательно вглядывался Стрейс в незнакомый город. Пройдет несколько лет, он напишет свою книгу, полную невероятных приключений и опасностей, и имя его станет известным. А пока Ян Янс Стрейс — просто раб, которого привели на продажу. Бегство от старого отца, служба в Ост-Индской компании, Генуя, Суматра, Сиам, Формоза и Япония — все позади. Позади и двухлетнее путешествие по Московии, и в составе голландского посольства в Персию. В его памяти еще свежи ужасные картины взятия Астрахани Степаном Разиным и полное опасностей бегство от казаков через Каспийское море. Дагестанский берег, где они искали спасения, оказался ловушкой. Дагестанцы, приняв беглецов за разведчиков Степана Разина, пленили их и в конце концов продали в рабство. Новый хозяин Стрейса направил свой караван в Ереван. Скупо и немногословно опишет он этот незнакомый ему город:
“Город невелик, но обнесен довольно большой стеной. Он равен по величине городу Алькмару в Голландии. В нем несколько персидских мечетей и церквей, а также мужской католический монастырь кармелитов. Не считая торговли людьми, которой занимаются дагестанские татары, в нем мало заметна торговля съестными припасами и другими товарами, а рабы здесь так дешевы, что можно купить молодого сильного парня за десять рейхталеров, по какой цене некоторых наших и продали. Эривань населена большей частью бедными армянами, а гора Арарат — католиками и другими христьянами”.
Случайная встреча на невольничьем рынке с двумя кармелитскими священниками несколько изменила его судьбу. Отказавшись покупать европейца, монахи заплатили сумму в пять раз большую и упросили хозяина отпустить с ними пленника для оказания медицинской помощи их товарищу, жившему на Священной горе. Уповая больше на счастливый случай, чем на свои медицинские познания, Стрейс отправляется на Арарат...
...Тогда я отправился в путь, продолжавшийся шесть дней, прежде чем я добрался до жилища отшельника. Каждый день мы проезжали добрых пять миль. Это большой конец (принимая во внимание, что путь в гору все время становился труднее), и к вечеру мы так уставали, как будто весь день были на самой тяжелой работе. Каждые пять миль мы встречали одинокий двор и брали с собой крестьянина с ослом, который вез пищу и топливо, ибо ночью наступал такой жестокий холод, что человек и лошадь шли по льду, намерзавшему за половину ночи. Мы проезжали через облака трех видов: первые — туманные, густые и темные, другие — весьма холодные, снежные, хотя внизу стояло лето и было очень тепло, так что виноград поспел раньше срока, третьи облака были еще холоднее, и нам казалось, что каждое мгновение мы можем замерзнуть на ходу. Прошло четыре дня, прежде чем мы миновали холодную полосу, с того времени чем дальше мы двигались вперед, тем сильнее уменьшались облака. 7 июня мы наконец подошли к жилищу отшельника, высеченному в скале, и там была такая прекрасная погода, какую только можно себе представить: не жарко и не холодно, но постоянная равномерная теплота. Отшельник рассказал мне, что живет на этом месте 25 лет и за это время ни разу не заметил дождя или ветра, чтобы от этого могло хотя бы пошевелиться или сдвинуться перышко. Еще тише на вершине горы, где на человеческой памяти или по преданию никогда не чувствовалось ни малейшего движения воздуха, отчего ковчег не ветшает и не портится. Когда я вошел в жилище отшельника или келью, осмотрел грыжу своего пациента, то нашел ее величиной с куриное яйцо. Я спросил его, давно ли она ущемлена. Он ответил, что в течение месяца, и это дало мне мужество излечить ее, ибо чем грыжа моложе, тем легче поддается излечению. Я начал с того, что велел принести двести свежих куриных яиц, которые сварил вкрутую и приготовил масло из желтков. Я приготовил как сумел повязку и намазывал ее 14 дней кряду и велел ему в это время спокойно лежать. Я велел ему носить повязку в течение года и поддерживать ее мазью, на что он согласился и подарил мне с сердечной благодарностью кусок коричневого дерева. Помимо того, он подарил крест на серебряной цепочке, которую снял со своей шеи, он дал мне еще кусочек камня, отбитого из-под ковчега, и велел все это хорошо и бережно сохранить, говоря: “Когда вы с этим попадете в Рим и передадите святые останки в церковь святого Петра, то вас вознаградят и одарят в такой степени, что вы сможете на это прожить в довольстве всю свою жизнь”. Я вез с собой дерево и крест, а также кусочек блестящего камня, но камень с остальными вещами был у меня отнят англичанами, которые овладели нашим кораблем и ограбили нас.
Этого отшельника звали Доминго Александре, он был родом из Рима, сын Александре Доминго, богатейшего и знатнейшего римского гражданина, который завещал все свои богатство церкви святого Петра и приказал сыну последовать его воле, отправиться в Ереван, поселиться на горе Арарат и вести жизнь тихую, мирную и праведную. Сын исполнил его приказание и отправился на эту гору, где он в год 1670 уже пробыл 25 лет и чувствовал себя здесь счастливее, нежели живя в Риме. Помимо указанных подарков он дал мне свидетельство о моем посещении и путешествии на гору Арарат. “После того как я не мог не отозваться на просьбу Яна Янса, просившего, чтобы я дал ему письменное свидетельство, что вышепоименованный Ян Янс исцелил меня от большой грыжи, поэтому я приношу ему величайшую благодарность за его великие старания, которые он мне оказал, и в знак этого расположения я подарил ему крест, который был обломком дерева от действительного Ноева ковчега, внутри которого я был лично, и то, из чего впоследствии был сделан этот крест, я своими руками отломал от одного помещения. При этом я изустно с большой точностью правдиво рассказал Яну Янсу, как был сделан этот ковчег. Сверх того, я дал ему также камень, который сам своими руками выломал из-под ковчега, на том месте, где ковчег покоится до сего дня. Я свидетельствовал, что все это истинно, поскольку я действительно живу в этом моем святом отшельническом обиталище.
Дано на горе Арарат. 22 июня 1670 года. Dominicus Alexander из Рима”.
После этого я попрощался с отшельником и стал спускаться с горы Арарат, и мне дали с собой, как при восхождении, осла для поклажи и погонщика. Дорога при спуске показалась мне более тяжелой, чем при восхождении, особенно когда мы очутились в холодных облаках, где было так скользко, что я все время боялся, что скачусь вниз и сломаю себе шею. Ниже был дождь, и ветер, и бурная погода, что сделало дорогу, и без того достаточно трудную из-за скал и ущелий, еще опаснее. Наконец после долгих мучений и трудов я снова оказался внизу и могу уверить каждого любознательного человека, что на гору Арарат вполне можно взойти, вопреки мнению тех, которые говорят и утверждают, что теперь невозможно туда попасть.
На этом приключения Стрейса не закончились. По прибытии в Ереван он был закован в цепи. Хозяин опасался, чтобы Стрейс не сбежал. Далее хозяин предпринял несколько попыток обратить своего раба в магометанство, но Стрейс ответил, что он скорее покончит с собой, чем откажется от христианства. В итоге его продали персу Хаджи Мухамед Салеху за 150 абасов. Новый хозяин был добрым человеком. Знал русский язык и обещал Стрейсу, что в Исфагане он продаст его немцам или англичанам и те даруют ему свободу. Салех был торговым человеком, и им пришлось много ездить по Каспийскому морю. База у них была в Дербенте. Стрейс присматривался к торговой ситуации и однажды заявил хозяину, что если бы он обрел свободу, то уехал бы в Голландию и вернулся бы обратно на большом купеческом корабле. “Неужели ты так богат?” — спросил хозяин. Но когда Стрейс объяснил ему, что если он только расскажет в Голландии о возможностях торговли на Каспийском море, то любой купец доверит ему свой корабль, тогда хозяин пригласил группу армянских купцов. Долго они беседовали, подсчитывали и спорили. О невыгодности торговли через турецкую территорию, о высоких пошлинах, которые берут турки, о безопасности дорог и необходимости брать большую охрану и дорого платить за нее. Торговать же через Каспийское море, Волгу и Московию гораздо выгодней. Да и царь московский не будет брать большой пошлины, “желая развить и направить эту выгодную торговлю в свою страну”.
К сожалению, Стрейс не назвал ни одного имени. Он продолжал исследовать Каспийское море и даже вызвал искреннее удивление хозяина. Он описывал Каспийское море, его рыбные богатства, пристани и дороги, движение товаров. Ему было нужно все. Он подробно описывает Дербент и его окрестности, места, где шла война, множество захоронений, невольничий рынок. Именно на этом рынке он был продан “Хаджи Байраму Али, богатому купцу, торговавшему драгоценными камнями и другими дорогими товарами’.
Случилось так, что Стрейсу пришлось спасти своего нового господина, когда тот вдруг начал тонуть, попав в водоворот. Когда хозяин поправился после этого случая, они подружились. Стрейсу было обещано, что в Исфагане он будет передан безвозмездно кому-нибудь из голландцев.
Но время и случай опять изменили эти планы. Новый господин решил ехать в Шемаху, чтобы вновь отстроить свои дома, разрушенные землетрясением 1667 года. Здесь Стрейс не только работает как строитель, но и описывает сам город. В Шемахе он встретился с двумя французскими монахами, которые, выслушав историю его пленения и дальнейших мытарств, обещали, что упросят польского посланника Богдана Гюрджи выкупить его у хозяина. Через некоторое время сделка состоялась, но Стрейсу от этого не стало легче. Он хоть и работал на посланника, но был предоставлен себе, а это на первых порах обратилось голодом... Сохранив дружбу со старым хозяином, он частенько подкармливался у него и по-прежнему мечтал о полной свободе.
Среди описаний Стрейса немалый интерес представляют строки о празднике освящения воды (Хач Джур) в Шемахе.
6-го был сильный мороз, так что река покрылась льдом. В этот день в Шемахе армянские христьяне святили или освящали воду в реке в присутствии хана, его сына, нашего посла, посланника или куратора Григория, армянина, который был отправлен в качестве посла к великому князю, в присутствии всего персидского дворянства и многих тысяч армянских христьян, пришедших из всех деревень и окрестных местностей с хоругвиями и крестами; со звоном колоколов и пением песен они прошли по мосту Пули Амбери, перекинутом через реку, и расположились там. Ранним утром епископ отслужил торжественную мессу и произнес с большим жаром и рвением проповедь по поводу текста, который читается в день трех волхвов. Вслед за тем совершается само празднование, которое называется на их языке Хаче Джура, или освящение креста. Освящение происходит таким образом: на обоих берегах реки стоят солдаты хана, чтобы охранять армян от всякого насилия и назойливости, за что они платят довольно дорого. После того как хан вошел в роскошную и прекрасную палатку, разбитую только для этого случая, и окинул взором всю толпу, он дал разрешение епископу начать свое дело и обряд (ибо тот не имел права ничего предпринять без разрешения хана).
Тут несколько голых армян прыгнуло в воду в вырубленную топором прорубь. Тем временем епископ читал по большой книге, а остальной народ проводил время в пении. Среди голосов раздавались звуки цимбал и колокольчиков. Затем подошел епископ и вылил для начала немного масла в воду. После чего он взял серебряный крестик, усыпанный со всех сторон драгоценными камнями, и погрузил его трижды раз за разом в воду. Он взмахнул несколько раз над водой своим жезлом, произнося различные благословения. Народ стремительно бросился туда, и каждый хотел первым зачерпнуть, чтобы выпить воды и помыть лицо и руки. Это сделали все большие и малые, богатые и бедные, мужчины и женщины. Наконец, несколько юношей бросились в реку, плавали и ныряли в ней, как будто бы стояло жаркое лето. Много молоденьких девушек принялись в честь епископа петь и превосходно танцевать.
Куратор Григорий, армянин, которого упоминает Стрейс, не кто иной, как Григорий Люсиков, представитель армянской торговой компании в Новой Джульфе, отправленный шахом Ирана в Москву. “Наш посол”, о котором пишет Стрейс, — это Богдан Гурджицкий, глава польского посольства. Все трое они присутствовали на празднике освящения воды. Еще до описания праздника Стрейс пытался встретиться с Григорием Люсиковым.
Теперь мы можем коснуться и деятельности Григория Люсикова. Вместе со Степаном Ромодановским он прибыл в Москву, где 31 мая 1667 года смог получить от царя Алексея Михайловича жалованную грамоту. Фактически она являлась торговым документом. Армянская компания Новой Джульфы получала возможность переправлять весь иранский шелк-сырец по Волге в Россию и далее в страны Европы. Россия открывала полякам возможность транзитной торговли. Польша же открывала свои торговые пути товарам из России. Однако договор начинал действовать только после ратификации его персидским правительством и шахом.
По совету русского правительства из Польши в Иран в 1668 году было направлено посольство, во главе которого стоял Богдан Гурджицкий. Он считался в Польше специалистом по восточным странам. “Посылаю с листом нашим гонца нашего и ротмистра надворного, урожденного Богдана Гурдия, гораздо тех краев ведомого”, — пишет польский король Ян Казимир царю Алексею Михайловичу 12 апреля 1668 года. В посольской инструкции значилось официально сообщить шахскому двору о заключении мира между Россией и Польшей. Было дано и секретное поручение привлечь шаха к антиосманскому военному союзу, а также содействовать ратификации торгового договора России с Армянской торговой компанией с условием, чтобы часть иранского экспорта непременно ввозилась в Польшу не “персидскими купчинами”, а только лишь армянскими купцами, — это говорит о стремлении Польши привлечь армянских купцов на свою сторону.
Выехав из Исфагана, посольство Богдана Гурджицкого в августе 1670 года прибыло в Шемаху. Григорий Люсиков прибыл в Шемаху вместе с ними. Астрахань, через которую лежал дальнейший путь посольства, еще находилась в руках Степана Разина. На целых три года задержались они в Шемахе. Все это время Богдан Гурджицкий вел активную консульскую деятельность, оказывая большую помощь и поддержку подданным русского и польского государств, находившимся в то время в Шемахе.
Стрейс, конечно же, был не единственным, кто попал в сферу консульской деятельности Богдана Гурджицкого. Так, в одном из документов за подписью самого Гурджицкого от 1674 года значится, что им выкуплены из плена царские подданные Дорофей Климов и Лазарь Казанец, о чем в посольском приказе записано: “Будучи в Шемахе, окупил их из полону польский посланник Богдан Гурдий, а что за них откуп дал, того они не ведают”. Как следует далее, прибыв в Москву, никаких денег за них не требовал: “Не спрашиваю за них никаких денег, дарую царскому величеству за милость его царского величества”.
Видимо, так поступать Богдан Гурджицкий считал своим долгом. Есть и другие сведения. Они говорят, что в бытность свою в Шемахе он освободил таким образом из плена тридцать русских и сорок польских подданных — поляков и евреев.
Посольство Григория Люсикова, по всей вероятности, тоже находилось под его опекой. Но это уже по дружбе. Биографические данные об армянине Богдане Гурджицком весьма скудны. До середины XVII века жил в Грузии - Гурджистане (отсюда и его фамилия). С пятидесятых годов появился в Польше, служил в королевском войске. В 1662 году получил чин ротмистра, по всей вероятности, за воинские доблести в военных кампаниях того времени. В 1666 году на сейме депутаты от войска потребовали за военные заслуги возвести его в шляхетство, но ввиду срыва сейма он не был нобилитирован.
По возвращении из Ирана он весьма любезно был встречен новым королем польским Яном III Собесским. В l676 году за заслуги перед Речью Посполитой сейм нобилитировал его в шляхетское звание с пожалованием ему имения в Ленчицком Повяте. В мае 1676 года Богдан Гурджицкий был послан в Иран в качестве посланника и постоянного резидента при дворе шаха. В течение 23 лет он жил в Иране. В 1699 году, выехав в Польшу с поручением от шаха Султана Гусейна, он заболел в Москве и скончался 12 января 1700 года. Похоронен в Москве.
В 1668 году в Шемахе жили его родные — отец Иван и братья Парсадан, Назар и Мераб, где они находились на шахской службе.
Как говорит Стрейс, он в конце концов откупился от польского посла, подарив ему арабского скакуна. Шемаха же еще одарила его целым рядом впечатлений.
Он видел, как отбирали пятьсот самых красивых девушек для шахского гарема. “Осмотр касался как христиан, так и не христиан”. Отбирали девочек от двух до 17 лет. Есть в его книге гравюра, рассказывающая об этом событии.
Здесь он встретил одного из тех, кто обратил его в рабство, и расправился с ним узловатой дубинкой.
Вместе с одним венецианцем, который бежал от турок, едет он в армянский монастырь, расположенный в 15 милях от Шемахи. Приятно пораженный бытом и гостеприимством монахов, гостит у них два дня.
Вместе со своим бывшим хозяином уезжает в Исфаган. Вступает в схватку с разбойниками, налетевшими на караван. Он описывает Ардебиль. Совершает паломничество к гробнице Сеида Джабраила. Посещает гробницу шейха Сефи и довольно подробно описывает все увиденное.
Далее через Тавр они следуют в Султанию, которая также подробно им описана. В Исфагане Стрейс попадает на праздник трех волхвов, проходит по улицам, украшенным коврами, вливается в торжественное шествие, в котором приняло участие духовенство десяти христианских храмов Новой Джульфы. В празднике принял участие и шах Ирана с женой.
Далее через Шираз Стрейс прибывает в Гомбурн, оттуда, нанявшись парусным мастером, направляется домой.
Еще будут морские приключения, битвы и встречи с грабителями. Так или иначе, полностью ограбленный англичанами, сохранив только свои записи, через Лондон отправится он домой.
“И после стольких перенесенных несчастий и невероятных приключений 7 октября 1673 года с большой радостью увидел жену и детей, после того как уже не раз терял на это надежду”.
"Новое время"