«В дополнение к донесениям от 8 сего ноября за №№ 15582 и 15602 докладываю вашему высокопревосходительству полученные во вверенном мне отделении сведения о происходивших 9 сего ноября волнениях учащейся молодежи столичных высших учебных заведений по случаю дня погребения умершего Л.Н. Толстого».
Так начинается доклад начальника Петербургского охранного отделения полковника фон Коттена на имя министра внутренних дел Столыпина от 9 ноября 1910 года, составленный на основании материалов о студенческих демонстрациях в столице. Студентов на улицы Петербурга вывела смерть Льва Толстого - кумира молодежи России.
Заглянем в частное письмо, отправленное в Томск спустя десять дней после описываемых событий.
«Дорогие папа и мама! Простите, что долго не писала вам, время было такое беспокойное, захватывающее. Смерть Толстого вызвала брожение среди людей, в особенности молодежи. Все мы волновались ужасно, каждый день у нас собирались сходки, вырабатывали программу чествований Льва Николаевича. Послали Черткову (издатель Толстого.- А.М.) телеграмму приблизительно такого содержания: «Мы, курсистки курсов Лесгафта, глубоко скорбим о незаменимой утрате светоча жизни, народного печальника и друга, будителя человеческой совести и борца против насилия и произвола».
«В 12 часов дня была отслужена в Армянской церкви панихида по покойном Л.Н. Толстом, на которой присутствовало около 200 человек молящихся, преимущественно армян, и незначительная часть учащейся молодежи»,- продолжает фон Коттен. Слух о том, что в армянской церкви в эту самую минуту совершается поминальный молебен, мгновенно разнесся по столице. Не успели молящиеся разойтись, как церковь заполнили универсанты и курсистки. Как выяснилось, на входных дверях Университета и Высших женских курсов кто-то вывесил объявление о том, что в час пополудни в армянском храме состоится панихида.
Заупокойный молебен по человеку, отлученному от Русской Православной Церкви и преданному анафеме, да еще при отсутствии евхаристического общения между Русской и Армянской Церквами, мог бы стать серьезным поводом к напряжению отношений. Неприязнь Церкви к писателю достигла такого накала, что на церковной стене в селе Тазове Курской губернии появилась роспись «Лев Толстой горит в аду». С подачи Синода изображение графа помещали на утюгах, чтоб постоянно «жарился» и каждый мог в него плюнуть.
Кто же был тот мужественный священнослужитель, посчитавший невозможным прощание с великим писателем без заупокойной молитвы? Трудно ответить достоверно, который из двух священников указанной в отчете церкви Св. Екатерины взял на себя такую ответственность - Григорий Григорьевич Тер-Григорянц или Николай Иванович Кюрдян (1880–1937)?
Если о первом из них сохранились лишь крохи устных воспоминаний, то о втором имеются достоверные сведения. После закрытия храма и национализации церковных домов на Невском проспекте, в одном из которых до революции проживали священнослужители, Кюрдян с супругой переехал в город Павловск под Ленинградом и еще некоторое время, невзирая на запрет, продолжал свое служение. Летом 1937 года Кюрдяна арестовали «за контрреволюционную деятельность», и особая тройка при УНКВД по Ленинградской области приговорила его к расстрелу по знаменитой 58-й статье. 14 декабря Николая Ивановича казнили и похоронили в общей могиле в Левашовской пустоши.
Теперь выведем на первый план фигуру, которая, скорее всего, и повлияла на решение священников отпеть Толстого. Князь Симеон Симеонович Абамелек-Лазарев. Крупнейший промышленник, один из богатейших людей России, благотворитель и меценат, он являлся пожизненным главой армянской общины Петербурга и имел огромное влияние на Армянское церковное управление. Симеон Симеонович и его жена Мария Павловна были связаны тесной дружбой со старшей, любимой дочерью писателя Татьяной Сухотиной-Толстой. Их взаимная привязанность зародилась в Тульской губернии, где Абамелек-Лазарев владел имением рядом с Ясной Поляной. Князь часто бывал у Толстых, тепло общался с писателем и любил фотографировать его в кругу семьи. К тому же родной дядя князя генерал-майор Артемий Давидович Абамелек, к тому времени покойный, был женат на дочери Льва Николаевича Екатерине, тоже уже покойной.
Вернемся к панихиде. Многие думают, что если она прошла в церкви Св. Екатерины, то и вынос тела состоялся отсюда. Нет, конечно. Толстой умер под Липецком и 10 ноября был похоронен в своей усадьбе Ясная Поляна. (Армянские студенты из Москвы участвовали в похоронах великого писателя, несли его гроб. Известны фамилии некоторых: М. Бархударян, Е. Ходжамирян, Р. Парон-Саркисов, О. Мебурнутов).
...А столичная молодежь 8 ноября стекалась в церковь Св. Екатерины. Были депутаты, были писатели. Опоздавшие к молебну требовали совершить его снова, и армянское духовенство совершило его вторично. «Церковь уже не могла вместить всех молящихся, значительная часть которых стояла на паперти и во дворе при Армянской церкви. По окончании панихиды все находившиеся на паперти и на церковном дворе пропели «Вечная память», после чего вся толпа стала выходить на Невский проспект с намерением устроить шествие по Невскому проспекту». Полицейские оцепили проспект и некоторое время сдерживали толпу, требуя прекратить пение. Никто на них не обращал внимания, молодежь пела еще дружнее, воодушевленнее и решительно прорвала цепь городовых, направившись в сторону Адмиралтейства.
«Патрули полиции расположены по всему Невскому. Местами в виду скопления народа, останавливаются вагоны трамваев. Сквер Казанского собора оцеплен пешей полицией с винтовками. Усиленные наряды на мостах Аничковом и Полицейском. Местами конная полиция выезжала на панели». Подоспевший взвод жандармов рассеял молодежь, и тогда лидеры шествия призвали собраться у университетской столовой на Васильевском острове. Полиция перерезала им путь у Дворцового моста, но и это не помогло: студенты небольшими группами добирались до условленных мест и начинали новое шествие. Первая группа собралась на углу Тучковой набережной и Среднего проспекта. Другие с обнаженными головами и пением «Вечная память» направились к Большому проспекту, еще одна группа двигалась к Горному институту... К вечеру полицейские наряды рассеяли их.
Тут и революционно настроенные элементы активизировались, стремясь превратить мирное шествие в политическую акцию. На следующее утро они пытались агитировать на Высших женских курсах, кричали об избиении демонстрантов на Университетской набережной и призывали курсисток идти против полиции - протестовать против ее методов разгона демонстраций. (Заметим, что полиция вела себя как никогда сдержанно.) Благоразумные девушки не поддались на провокацию и вынесли свою резолюцию: «Слушательницы курсов находят, что устройство демонстраций на улицах весьма часто сопровождается кровопролитием, что идет совершенно вразрез с убеждениями Льва Николаевича Толстого».
И все же демонстрации были, и задержанные были тоже. Но отношения к Толстому это уже не имело.
Армен МЕРУЖАНЯН, "Собеседник Армении"