С тех пор как в 2009 году во всех российских школах был введен единый госэкзамен по русскому языку с обязательным заданием по фонетике в числе прочих, настольной книгой многих абитуриентов и преподавателей русского языка стал классический словарь-справочник “Русское литературное произношение и ударение”. По-новому, актуально зазвучало имя его автора — выдающегося русского лингвиста Рубена Ивановича Аванесова.
Рубен Аванесов родился 14 февраля 1902 года в Карабахе, в Шуше. В семнадцать лет поступил на историко-филологический факультет Московского университета, но, не будучи в состоянии совмещать учебу с работой, оставил университет на три года. Вторично поступив на тот же факультет, окончил его в 1925 году, получив специальность “славяно-русское языкознание”. Аванесов начинает работать в средней школе, на рабфаках и в рабочем университете Москвы. Российская столица 1920-х годов сотрясалась от политической нестабильности и представляла собой арену ожесточенных идеологических столкновений, но время, по выражению Бердяева, “трансформаций, приспособлений и измен” мало коснулось Аванесова. С предельной самоотдачей он погрузился в изучение русских народных говоров. Еще в студенческие годы каждое лето Аванесов проводил в деревенской глуши, записывая диалектную речь. Так начиналась грандиозная работа по созданию “Очерков русской диалектологии”, где впервые было дано фонологическое описание диалектов русского языка, “Диалектологического атласа русского языка” и “Общеславянского лингвистического атласа”. “С 1923 по 1940 гг. я изъездил и исходил пешком значительную часть севера Европейской территории СССР, а также территории на юго-востоке от Москвы (Рязанская область)”, — писал Аванесов. Разработанные им принципы картографирования диалектного материала переняли многие зарубежные лингвисты.
Аванесов сделал для русской фонетики то, что в свое время Кант сделал для немецкой философии, объединив две совершенно разные фонологические теории в одну. Он был одним из основателей знаменитой Московской фонологической школы. Интересно, что у истоков формирования этой школы стоял еще один лигвист-армянин Себастьян Шаумян. Особенную ценность представляют труды Аванесова в области русской орфоэпии и ударения, утверждавшие произносительные нормы русского языка и развивавшие культуру устной речи.
В 1958 году Аванесов возглавил огромную научную работу по созданию многотомного “Словаря древнерусского языка XI-XIV вв.”, включающую описание ранее не изученных памятников письменности древнерусского языка.
Аванесов был человеком русской культуры, культивировавшим русское слово, русская традиция во многом определила его отношение к жизни, но армянином он оставался всегда. Известный российский лингвист, ученик и соратник Аванесова Михаил Панов вспоминал: “Вообще это был джентльмен, совершенно неприступный взгляд, всегда с холодным выражением лица. По национальности он, наверное, сам чувствовал себя армянином, потому что все время говорил: “У нас в Карабахе” — он был карабахским армянином: “У нас в Карабахе”. “Ахалтыхская порода лошадей — это ведь мы вывели, это лучшая порода в мире!” Письма свои Аванесов подписывал “Рубэн”, и в этом зычном “э” был целый манифест.
О строгости Аванесова в Московском городском педагогическом институте и Московском государственном университете, где он преподавал в качестве профессора, ходили легенды. “Лингвист Рубен Иванович Аванесов, читавший нам курс старославянского языка, экзамены принимал бесстрастно. Всем своим видом он подчеркивал: мы не знакомы, у нас нет никаких личных отношений, есть только мои вопросы и ваши ответы. Он был строг, спокоен и справедлив. Его оценка возникала, как цифра на экране компьютера. Спорить с ней было бы бессмысленно”. Панов любил рассказывать, как Рубен Иванович заставлял его семь раз сдавать старославянский язык: “Аванесов был очень строгий. (...) Говоря с Аванесовым, все время чувствуешь себя виноватым, потому что эта глыбища, конечно, додумывала то, что аспирант мог недодумать... “А что же вы это упустили из внимания?”, “Но почему вы умалчиваете о такой важнейшей стороне?”, “Во-о-от о чем надо было сказать!” Так что все время чувствуешь себя немножечко виноватым. Потом, когда он все-таки скажет, что он принимает, чувствуешь: “Уфф!” Аванесов воспитал беспрецедентное количество учеников — 120! Из них добрая половина — убежденные аванесовцы. “Немного можно найти ученых, которые сделали бы столько для подготовки научных кадров, сколько сделал Аванесов. Он принимал участие в этой работе и как автор учебников для средней и высшей школы, и как составитель вузовских программ по ряду лингвистических дисциплин”.
Тем, кто не был близко знаком с Аванесовым, он казался холодным и малообщительным ученым, замкнутым в себе. На самом деле это был человек, открытый для радостей жизни. Рубен Иванович был тонким ценителем живописи, музыки, литературы. В нем была “сильная эстетическая жилка”, что, вероятно, шло от корней. В научных спорах Аванесов был тверд, но неукоснительно корректен. Никогда не был замешан в скандалах, приоритетных спорах, оскорблениях. Его принципиальность и смелость в условиях сталинского времени часто перерастали в подлинный духовный героизм. Михаил Панов: “В 37-м, 38-м годах, когда создавалась эта кафедра (кафедра русского языка в Московском городском педагогическом институте — авт.), Аванесов проявил безумство храбрых: только что вернулся из лагеря Владимир Николаевич Сидоров, не реабилитированный, а враг народа, понесший заслуженное наказание, — и Аванесов приглашает его к себе на кафедру! Сидоров не имел права жительства в Москве и не имел права даже оставаться на ночевку, потому что могли при обходе его арестовать и возобновить лагерную жизнь. Поэтому Сидоров два часа ехал на поезде в Москву, читал лекцию и уезжал — два часа на поезде — в Подмосковье, на 101-й километр. (...)
Аванесов пригласил на кафедру бывшего каторжанина Селищева. Враг народа, как говорят юридически, подельник Сидорова. Ученый старшего поколения. И Селищев был членом кафедры Аванесова”. В любой ситуации Рубен Иванович неизменно выбирал благородную позицию. Это касалось, в частности, его непростых отношений с другим корифеем русской словесности Виктором Виноградовым, сложившихся на почве глубоких языковедческих разногласий. В 1934 году Виноградова арестовали по обвинению в контрреволюционной деятельности и сослали в Вятку. Из воспоминаний жены Виноградова Надежды Малышевой: “Я ездила в “Бутырки” с какой-то съедобной поклажей и искала высылаемого В.В. в списках на букву “В”. Высылались люди обычно через “Бутырки”. Туда ездил со мной очень дружный в то время со мной Р.И. Аванесов. Помню, что он таскал туда жбан с молоком”. (...)
Поскольку я знала приговор, я собрала для В.В. “вещи” для поездки его на три года в Вятку. Это оказались три чемодана. (...) Туда были положены и... несколько больших коробок, в которые одна к другой аккуратно были уложены конфеты, а с другой стороны крышки были сделаны наклейки: “Упаковка Евдокии Михайловны Федорук-Галкиной” (доцента Московского университета, которая писала кандидатскую диссертацию под руководством В. В. и помогала мне укладывать чемоданы). С такой же наклейкой была другая коробка конфет. Там был другой упаковщик — “Упаковка Рубена Ивановича Аванесова”. (...) Нагрузив весь багаж на извозчика, я доехала до Лубянки. Довез меня туда тот же Р.И.Аванесов”. Аванесов принимал активное участие в судьбе Виноградова, совместно с другими советскими лингвистами прилагал все возможные усилия, чтобы облегчить положение ссыльного коллеги.
Судьба жестоко обошлась с Рубеном Ивановичем: в возрасте 38 лет он оглох и до конца жизни пользовался слуховым аппаратом. Потерять слух для фонолога — трагедия, по масштабам сопоставимая с бетховенской. По горькой иронии судьбы Бетховен был любимым композитором Аванесова. Михаил Панов: “У него было блестящее собрание бетховенских пластинок — ему привозили из-за границы — в исполнении различных оркестров, и он устраивал прослушивание бетховенских пластинок со своими пояснениями, со своими эмоциями — это был его конек”.
Исполнилось 110 лет со дня рождения Рубена Ивановича Аванесова. Как смог он, армянский мальчик из далекого карабахского городка, настолько охватить и подчинить себе язык Пушкина, Достоевского, Толстого?.. Его наследие огромно, труды во многом определили сегодняшнее развитие языкознания. Из интервью российского лингвиста Елены Брызгуновой: “Да, Аванесов Рубен Иванович. Мне приходилось общаться с Аванесовым, я слушала его лекции... Общение продолжается и сейчас. Я захожу в Институт русского языка, в сектор диалектологии. Большая комната. И прямо на вас смотрит портрет Аванесова. И в какое бы место вы ни сели, он будет на вас смотреть. Вот. Кругом атласы лежат. И длинный стол. А во главе стола стоит кресло. И вот никто из моего поколения даже не подумает сесть в это кресло. Говорят, молодежь уже садится. Понимаете?”
Ева КАЗАРЯН, "Новое время"