Акоп Мндзури (Темирчян) (1886-1978) – лучший, может быть, новеллист армянской литературы всего ХХ века. Литературы, давшей миру блистательное созвездие имен, могущих составить славу любого народа и любой культуры. Он начинал с Григором Зограбом, Ервандом Отьяном, продолжил с Акселем Бакунцем, В. Сарояном, кончил с Грантом Матевосяном. В отличие от них, его имя было мало известно; может, потому, что жизнь его внешне была не настолько трагична. Туркам он был неинтересен: крестьянин-отходник из арзрумского села Малый Армтан близ города Акна на склоне хребта Мндзур (отсюда и его псевдоним), работавший в Стамбуле хлебопеком, почему и уцелел; а вся семья – жена, дети, родственники, все сельчане погибли во время Геноцида.
Хлеб литератора всегда тяжел: вдвойне, втройне, многократно тяжелее хлеб писателя-армянина, пишущего об армянской деревне на армянском языке в турецком Стамбуле, где регулярные погромы христиан – армян и греков – явление обыденное и столь же естественное, как смена дня и ночи. Мндзури, обзаведшийся новой семьей, чтобы прокормить ее, брался за любую работу – пек хлеб, торговал углем вразнос, под конец жизни продавал свечи в маленькой армянской церкви Стамбула, бывшего когда-то столицей христианского Востока – Константинополем. Как и когда он успевал писать – ведомо одному Богу. Но написал он почти четыре сотни рассказов и новелл – почти все о своем селе и сельчанах, о соседних селах и их жителях – армянах, курдах, турках.
Я не знаю, платили ли ему гонорары редакторы, сами работавшие без денег и под постоянной угрозой физической расправы, но к великой чести Константинопольской армянской колонии, она издала три книги рассказов А. Мндзури: «Голубой свет» (название горы, у подножия которой был М. Армтан) (1958), «Армтан» (1966) и «Крунк, откуда ты?» (Крунк, усти кугас?) (1974). В 1966 г. в Ереване издали тоненькую книгу «Голубой свет», а в 1986-ом, к столетию автора, большой том, куда вошли избранные рассказы из трех книг и периодики. Несмотря на солидный 50 000-ный тираж, его сейчас не достать и у букинистов. Несколько лет назад издательство «Аракс» в Константинополе издало еще одну книгу А. Мндзури.
Турки только-только открывают для себя А. Мндзури – и ошеломлены этим открытием.
Несомненно, пиши он на французском – был бы достойным соперником Ги де Мопассана; на английском – О.Генри, В. Сарояна, У. Фолкнера. А. Битов как-то сказал в разговоре со мной: «А мы думаем, что литературой занимаемся. Вот она – литература, задолго до Шукшина».
Начиная с 1975 г. я безуспешно пытаюсь издать рассказы А. Мндзури на русском; никак не получается. Это отдельная история – своего рода литературный детектив. В периодике в Армении, в России после перестройки были напечатаны всего несколько рассказов – и все.
А. Мндзури, один из лучших новеллистов мировой литературы ХХ века – практически неизвестен.
Конечно же, судить о писателе, тем более таком крупном, как А. Мндзури, по одному рассказу – трудно. Но бриллиант остается бриллиантом со всеми своими качествами независимо от своего веса; и в капле воды та же жизнь, что и в океане.
Прочитать Акопа Мндзури надо – чтобы заглянуть в глубину армянской души и понять, откуда наш народ черпает свое неиссякаемое стремление жить. Ну и конечно - чтобы соприкоснуться с настоящим искусством.
Раздан Мадоян
А я говорю – этот человек не армянин!
Историю эту рассказал мне рассыльный Магеррам из Техута.
«Летом как-то, в сенокос, возвращался я из Багарича, что в Кемахе, - говорил он. – Ночь переночевал в Мехкепе, утром поднялся ни свет ни заря, пустился в дорогу с тем, чтоб до захода солнца успеть домой попасть. Думаю, если в полдень дойду до Гасанова, так, считай, уже дома буду.
Мимо Чертовых пещер идти не стоит, сказал сам себе, и зашагал вдоль ручья Пагарсартере. Правда, дорога там больше в гору, но, с другой стороны, и поворотов меньше, и поэтому короче выходит. Я и зашагал, сам знаешь, как, если спешишь: одна нога здесь, другая – там, вместо шага – два делаю, ни на подъемы, ни на спуски не смотрю. Не знаю, бывал ли ты в тех местах, так вот тропинка там то по левому, то по правому берегу ручья бежит, ну и я то на этот, то на тот берег перепрыгиваю.
Первая часть дороги, с перескакиванием туда-сюда, закончилась. Я ручей оставил, начал подниматься в гору: поднимаюсь и поднимаюсь, поднимаюсь и поднимаюсь, седловины все не видно. Ну, прямо бесконечный подъем, а я-то надеялся до полудня в Гасанове быть. В другие разы тоже в эту гору поднимался, никогда дорога такой долгой не была... С пути сбился, что ли, думаю? И вокруг никого нет, расспросить некого. Вокруг, куда ни глянь, дубняк, осокори, заросли можжевельника, держидерева; отдельные дубы и кусты можжевельника, вымахавшие в деревья, изредка перемежаются полянами, потом опять лес. Вдоль горизонта виднеются вершины гор Шокке и Сидеми, но насколько я от них далеко ушел? Сам про себя думаю, что, по всему, леса эти, вокруг меня, должны быть казенными лесами Лоялыха, Эрхеми, Канерута, Хенекева, и понятно, что если рубить здесь запрещено, то и должна тут быть такая чаща. Ну и сглупил же я, говорю сам себе. Не лучше ли было свернуть к двум селам Ухтик, переночевать в Шокке, утром пуститься в Сидеми, а там от Пяти родников свернуть вниз, к Куручаю. Впредь умнее буду.
Под осокорем тень какая-то виднелась. С дороги было не разобрать, вроде человек, а может – куст, но я все-таки свернул, чтоб убедиться, что – человек, и, когда подошел, у меня мороз по коже… Сидит, грудь нараспашку, руки голые, кажется, не то козлиную, не то овечью шкуру на себя надел, до того волосатый, волосы космами висят с рук, с груди. Я с собой справился, поздоровался:
- Салам алейкум, - говорю.
- Алейкум салам, - отвечает он, и, видя мое замешательство, продолжает:
- Небось, испугался, меня все пугаются, моей волосатости, как в первый раз видят. Уж таким я уродился от Бога, что ж делать…
Разговорились мы с ним, сказал, что зовут его Апузером, лес охраняет, чтоб из соседних сел не рубили.
- Ну а ты куда направляешься? - спросил напоследок, - эта дорога тебя в Пастану, в села Гончитере приведет.
Я объяснил, он поднялся и показал мне, куда идти.
Пока я оттуда дошел до летников Гасановы, наступил вечер, на небе заблестели звезды. Долина, где летники, тянулась в ночи куда-то далеко, я и сам не знаю, докуда. Хоть и сенокос был, людей не было видно, все ушли в село. Тамошние крестьяне, в отличие от нас, в поле не ночуют. А жара стоит, даже ночью не спала, у нас такой жары не бывает, с меня пот льет ручьями по груди, по лицу, по лбу, а сверчки, мириады сверчков, - поют и поют, звенят и звенят без передышки, звон их в ушах уже стоит, прямо оглох я от этого звона.
Поэтому я и обрадовался, увидев двоих недалеко от дороги. Перешел через несжатое еще поле, потом через межу, направился к ним. Еще подумал: надо скрыть, что я турок. Я среди армян вырос, мне ли армян не знать. Только скажи «армянин я», как брата родного встретят, душу отдадут, не пожалеют.
Оказалось, муж с женой. Сжали поле, грузили снопы на осла. Жена была женщина невысокая, но до чего живая и хлопотливая: увязывала снопы, прилаживала серпы, чтоб не потерялись в дороге.
- Добрый вечер, брат, добрый вечер, сестра, Бог в помощь, дай Бог вам счастья, - поздоровался я.
- Добрый вечер, брат-путник, - ответили оба разом, повернувшись ко мне.
- Что это вы припозднились, все ушли уже, в поле никого нет, - сказал я.
- Дожать было всего ничего, решили не оставлять на завтра, вот и припозднились, - ответила жена вперед мужа и добавила, - сам ты, видно – нездешний, откуда идешь, брат, и куда?..
Я скрыл, что техутский: село близко, могли и узнать, назвался издалека:
- Хурнувулец я, как и вы, армянин-христианин, в Хурнувуле, селе нашем, не бывали?
- Не доводилось, брат, не знаем, - ответили оба.
- Я из Палянов, Саргисом зовут, из Кемахи иду, из Багарича, заблудился по дороге, вот и ночь застала, вас-то как зовут, назовитесь, обрадуйте.
- Я Арсен, - ответил муж, - а она Антарам, мы ее Таро зовем.
- Не хочу быть навязчивым, брат Арсен, сестрица Таро, - говорю, - у вас в селе где-нибудь переночевать нельзя ли, в школе, может, в церкви, мне только одну ночь, завтра с утра дальше пойду.
Муж с женой запротестовали:
- Господи прости, грех-то какой, брат, - говорят, - ты ведь армянин, мы разве своего на улице оставим? Господь сверху видит, неужто мы доброе дело сделать не можем? Заберем тебя с собой, у нас и переночуешь, у нас три дочери, все замуж вышли, дома только мы вдвоем и остались.
- Дай Бог вам обоим долгой жизни, да воздаст Он вам сторицей, - говорю.
Дальше пошли вместе. Село было не очень далеко, или, может, мне так показалось; появились сначала река под селом, потом – дома, сады в ущелье. Сперва прошли на их ток, сняли с осла снопы, зашли в село.
Дома у них были построены, как и в нашем селе; перед дверями на улице на камнях отдельно сидели мужчины, отдельно – женщины; все отдыхали, беседовали.
- Мы отужинали, сидим, отдыхаем, а вы, Арсен и Таро, только появляетесь? – заговорили мужчины, увидев нас втроем.
- Там всего ничего оставалось, решили дожать, припозднились, - ответил Арсен.
- А это кто с вами? – спросили те.
- Армянин, Саргисом зовут, хурнувулский, из Багарича идет, ночь в дороге застала, к нам подошел в поле, ну мы и взяли к себе переночевать, - сказал Арсен.
- Племянница, - обратилась к Таро одна из женщин, - пусть братец к нам идет, у нас и поужинает, ляжет спать, утром встанет, пойдет себе дальше; человек с дороги, небось, голоден, пока ты огонь разведешь, пока настряпаешь...
Таро обиделась:
- Господи ты Боже мой, да где ж это видано, тетка, гость к нам пришел, мы его к вам отошлем; долго ли очаг разжечь, болтушку с яйцами сварить, я мигом управлюсь...
Зажгли плошку, провели меня во внутреннюю комнату. В одном углу был зимний очаг, понятно было, что зимой здесь живут. Таро постелила на пол ковер, сверху - тюфяк, мы с братцем Арсеном уселись возле столика.
- Я сейчас, я мигом, сейчас поесть приготовлю, братец Саргис, - сказала Таро и, действительно, тут же принялась за дело: растопила в сковороде масла, затем залила водой до краев и вскипятила, разбила туда яиц сколько-то, посыпала солью, щедро добавила красного перца, еще раз вскипятила, сбрызнула водой несколько лавашей, поставила на поднос перед нами; мы с Арсеном накрошили в большую глубокую миску хлеба, Таро опрокинула в нее всю сковороду, пригласила к столу: «милости просим, братец Саргис».
Я, чтобы подтвердить свое армянское происхождение, перекрестился, глядя на меня, перекрестились и хозяева; только муж с женой хотели начать есть, - «Постойте, - сказал я, - не помолившись, без «Отче наш», я за стол не сажусь, не привык», и, как наш техутский батюшка о. Минас ребят в школе учил по складам молитву читать, так и я по памяти начал: «Блажен Господь наш Иисус Христос. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь. Отче наш, иже еси на небесех…», дочитал до конца «.. отныне и присно и во веки веков, аминь», еще раз перекрестился, принялись за еду.
По улице прошел парнишка, громко напевая «Когда придет весна, красавец соловей под розовым кустом, Айрик*, о Родине петь будет».
- Про Айрика поет, наши ребята тоже эту песню очень любят, эх, Айрик, Айрик, по заслугам тебя Отцом армянским прозвали, да будет тебе земля пухом, - сказал я и продолжил слова песни: «Девы и юноши Васпуракана, милый Айрик, по тебе скорбят».
Кончили ужинать, я снова перекрестился: «Пусть не убудет вашему столу, пусть Господь не разлучит вас, пусть дом ваш стоит вечно».
Таро, уже успевшая убрать со стола, выйдя из кухни, сказала:
- Братец Саргис, ты с дороги, устал небось, я тебе перед ларем постелила, иди, ложись спать, я и еды тебе в узелок повязала на завтра в дорогу, с утра спозаранок встанешь, возьми с собой, по дороге поешь…
- Спокойной вам ночи, Господь воздаст вам за доброту, - сказал я, пошел, куда мне Таро показала, разделся, лег спать.
Чуть погодя и хозяева плошку загасили, тоже легли. Я глаза закрыл, хочу уснуть, а сон пропал. Слышу, за стенкой муж с женой переговариваются:
- Пока я завтра с утра овец подою, в отару отгоню, молоко заквашу, ты пойди в поле, свези на ток оставшиеся снопы, потом возьми осла, пойди на Крестовое поле, ладно? - говорила мужу Таро.
- Ладно, ладно, - отвечал муж.
- Я говорю, этот человек, наш гость - не армянин он.
- Не мели, балаболка, - отвечает муж, - ты армянка, а он, значит, не армянин? Да обойди ты все свое село, где ты найдешь второго такого армянина? Откуда тебе знать, какие бывают армяне, дура, он лучше тебя по-армянски говорит, он «Отче наш» читал, я так «Отче наш» не знаю, он «Айрик» спел, ты эту песню знаешь?…
- Мне так кажется, - повторила жена.
Муж взъелся:
- Нечего попусту языком молоть, молчи, спи давай, мне завтра рано вставать.
- А я говорю – не армянин он, - упорствовала жена.
Супруги замолкли. Уснул и я.
Утром я встал до хозяев, взял узелок, что с вечера приготовила мне Таро, не стал дожидаться, пока хозяева проснутся, вышел в путь: перешел речку под селом, поднялся на косогор, сел у родника Яичницы, что у курдского Кахмахи, развязал узелок, ел и все удивлялся про себя словам Таро. И до сих пор удивляюсь, не могу понять, как эта женщина догадалась, что я не армянин? Если знание языка взять – так я лучше них по-армянски говорил. «Отче наш» взять – то же самое.
Перевод с армянского Раздана МАДОЯНА
* Айрик – Католикос всех армян Мкртич Хримян, называемый в народе Айрик, отец
Информационно-аналитический портал "Voskanapat.info"