Помню... В 1988 году мне было 29 лет, я жил в Москве, был аспирантом и с конца февраля участвовал в движении «Карабах». Я был, наверное, немного большим революционером, чем те сегодняшние милые детишки, уютно протестующие на газонах под нежными солнечными лучами и перекрывающие улицы города, одним движением руки вверх, останавливая взрослых дядей на больших джипах. Хотя измерять, кто больше революционер бессмысленно, быть революционером так приятно и естественно, когда ты молод.
Но тогда в Москве мы из отделений милиции не вылезали, прорывались с друзьями через милицейские цепи, не стекаясь огромными потоками на площадь в Ереване, а небольшими кучками на Красную площадь в Москве. Это мы придумали себе защитную мантру, которая нас на какое-то время спасала от жёстких милицейских действий. Прорывая ряды милиции, мы скандировали - Ленин, Партия, Горбачёв! Мы не знали тогда Шарпа, творили самостоятельно. Этим мы спасались от избиений, но всё равно нас паковали в милицейские автобусы и увозили. Несколько раз нам удалось отбить своих друзей, раскачивая автобус, в который их уже усадили. Нашей базой была Армянская церковь. Нашим духовным отцом был епископ Тиран. В церковь нас пытались всячески не пускать, устраивали уборки снега, мытьё дорог, санитарные дни на Ваганьковском кладбище. Но мы неизменно собирались и уже там решали куда выдвигаться. Со ступеней церкви мы выступали с яростными речами. На этих ступеньках многие тогда выступили и, в том числе, никому не известные тогда Лужков, Сирадегян, Старовойтова, Федя Шелов-Коведяев... Позже кто-то стал мэром Москвы, кто-то министром МВД Армении, кто-то одним из самых уважаемых депутатов СССР, кто-то замминистра МИД России.
Позже мы переместились ближе к москвичам потому, что в СМИ армян называли экстремистами.
Мы не вылезали с Пушки и с утра до ночи в сквере напротив Макдональдса объясняли москвичам, что армяне не экстремисты. У нас уже была связь с ереванскими активистами, которые присылали нам фотоматериалы и самиздат. Потом произошли события в аэропорту «Звартноц», где погиб молодой парень фотограф и москвичи впервые от нас узнали, что появился другой вид милиции. Разглядывая наши фотографии, многие отказывались верить, что эти космонавты в скафандрах с щитами и ДУБИНАМИ - милиция. Такого до тех событий не видели вообще. Потом был памятный Президиум Верховного Совета СССР, на котором рассматривался вопрос о возможном присоединении Карабаха к Армении. Мы ждали и верили. Помню ответ Сергея Амбарцумяна на вопрос разгневанного Горбачёва почему он смеет говорить от имени народа. Он ответил - Потому, что я говорю от имени профессуры, студентов и от имени собравшегося на площадях Армении народа. Помню, как мы заплакали, когда сообщили о решении не отдавать Карабах. Мы безутешно рыдали друг у друга на плечах. Ребята, девушки, молодые, взрослые. Потом запели. Крунк, Дле яман, Зартнир лао... Постепенно наш авторитет вырос, и нас стали пускать в постпредство. Помню очень нам помог в этом заместитель постпреда Армении в России Ремир Саркисович Бурназян. Прекрасный человек. Нам предоставили помещение внутри постпредства. Нам уже требовалось место для некого подобия штаба.
Помню в сентябре на празднике Сурб Хач я крестился в армянской церкви. Из Эчмиадзина прислали крестики для крещения армянской молодёжи Москвы. Был один Крёстный у всех - апаранец по имени Завен. Мы потом к нему приезжали и встречались. Сейчас как-то потерялись. Крестильный крестик из обыкновенного металла я надеваю в самые важные моменты своей жизни.
Потом начались Кировабадские события...
7 декабря 1988 года я был на автосервисе, у меня у одного из немногих наших товарищей была машина, и мы её нещадно эксплуатировали. Там по радио я услышал, что в Армении произошло землетрясение. Я срочно погнал в постпредство. Там мы собрались и слушали тревожные новости. Помню была в тот день программа «Время», где объявили о масштабах трагедии. Помню после этой программы просто включили песню «Сиреци ярис таран», кажется в исполнении Люсинэ Закарян, и второй раз за этот злополучный год мы рыдали, как дети, осознав масштабы трагедии. С тех пор, когда я слышу эту одну из любимых песен моей мамы, у меня непроизвольно опять наворачиваются слёзы...
После землетрясения всё наше революционное движение перешло на оказание помощи пострадавшим. В тот день, как и многие мои товарищи, я снял всю тёплую одежду с себя и отдал в фонд для пострадавших. В том числе вязанную шапку с британским флагом и цифрой один, который связала бывшая жена. Потом станет понятно, почему я акцентирую внимание на этой шапке. Помню наплыв москвичей в постпредство. Они искренне желали взять оставшихся сиротами детей в свои семьи. Мы им объясняли, что согласно армянским традициям эти дети не останутся без семьи, их возьмут уцелевшие родственники. Помню мы решили разделить наши обязанности и курировали разные направления деятельности по помощи пострадавшим. Мне, конкретно, досталось обеспечением пострадавших находящихся в московских больницах. Там было много забот. Надо было обеспечить нужное количество медикаментов и аппаратов гемодиализа, их очень не хватало на тот момент в Москве. У большинства был краш-синдром. Надо было создавать списки людей, чтобы люди смогли отыскать родственников в неразберихе, подкармливать выздоравливающих домашней едой. Все стремились это сделать и мне приходилось распределять подшефных. У меня самого было трое и им готовила моя мама. Приходилось заниматься в том числе и похоронами скончавшихся. У меня были собранные нами деньги, на которые я покупал одежду для похорон (многих раненных доставляли в Москву завернутых в одеяла), гробы и всё, что нужно для похорон.
По ночам мы дежурили в своём штабе в постпредстве. Однажды, после особенно тяжёлого дня, мой подшефный, мальчик семи лет, вроде шедший на поправку, скончался. Решили выпить. Послали товарища за водкой к таксистам. Через некоторое время он вернулся с бутылкой завернутой в МОЮ вязанную шапку с цифрой один! Я спросил - откуда взял? Он бесхитростно ответил, что увидел эту красивую шапку среди собранной одежды, она ему понравилась и он решил взять себе. Видно шок был настолько силён, что я какое-то время сидел неподвижно с искажённым лицом и мои товарищи успели меня буквально перехватить в полёте к этому негодяю. Его сразу изгнали. Помню для меня было шоком постепенно узнавать, что многие наши товарищи не гнушались подобного, некоторые немало заработали, пока мы тратили свои последние копейки.
Помню ещё один потрясший случай. Была у меня компания друзей, там были и русские и армяне. И вот один из наших друзей армянин, который со мной дневал и ночевал в постпредстве появился в красивых белых джинсах. Это была большая редкость по тем временам. Я его спросил откуда, мол, красота такая? Он ответил, что родственники из Бейрута прислали. И вдруг наш общий друг, на чьей квартире мы на этот раз собрались, сказал - что ж ты врешь, Овик, ты ж вчера рассказывал, что взял пару белых классных джинс из партии американской помощи пострадавшим в землетресении. Тут останавливать было некому и Овик огрёб то, что и полагалось подлецу.
Потом была война в Карабахе, я помогал чем мог. Надеюсь, моя помощь была малюсенькой частичкой общей победы.
Помню, как на волне народных протестов к власти пришли люди из Комитета «Карабах». Помню, как скандировали в Москве – «Пайкар, пайкар, минчев верч!». Помню, как кричали Левон, Левон! Помню, как пришлось помогать обнищавшим вдруг людям. Помню страшное разочарование бывшими кумирами. Много чего помню.
Что хочу сказать?
События, произошедшие с 1988 год по 1991 год, никто не называет революцией. Хотя эти события гораздо больше революция, чем сегодняшняя «бархатная». Но, я помню, как люди-революционеры, которым мы верили, оказались подонками, продавшими идеалы, которыми вывели людей на улицы и смели предыдущую власть.
Именно эта память мешает мне полностью разделить радость со своим народом.
Возможно, я ошибаюсь, и не прав в оценке лидера сегодняшней революции. Дай бог. Но! Мне кажется, я имею право на сомнение без причисления меня из-за этого к врагам армянского народа. Думаю, таких, как я, не мало. Постарайтесь не отказывать многим порядочным и честным людям в праве быть частью армянского народа без различия, где мы живём, на каком языке разговариваем и на ком женаты. Мы все армяне, до тех пор, пока осознаём себя частью своего великого народа.
Рубен Есаян (Москва), https://www.facebook.com/ruben.esayan